Вокруг света 1990-04, страница 5

нас носятся с иностранцами как с писаной торбой. Их встречают, сопровождают, кормят, возят, устраивают. Для них предназначены лучшие гостиницы и рестораны, куда зачастую не пускают собственных граждан. А если нас пускают, то выкидывают при появлении на горизонте заморских пташек с любым оперением». Примерно такую тираду я в сердцах произнес, обращаясь к подмосковным березам, и понапрасну сотрясал воздух в Шереметьеве, куда прилетел после месячного пребывания в Англии. Час я ждал свой чемодан, полчаса безуспешно искал тележку для багажа, затем стоял в очереди на такси, а мимо наши гиды, кудахтая, провели к автобусу группу молодых и кудлатых английских ученых.

Месяц назад, пройдя таможню английского аэропорта Хитроу, я увидел мужчину с плакатом «Мистер Васильев» и подошел к нему. Он оказался таксистом, нанятым Британской академией, чтобы встретить меня и доставить в гостиницу. Он взял чемодан, поместил его на одну из тележек, стоявших рядом, и проводил меня в подземный гараж. Минут через сорок вместе с багажом, поднести который он не считал ниже своего достоинства, он сдал меня на руки администратору маленькой гостиницы «Адельфи».

С ключом мне вручили пакет. В нем оказались 20 фунтов (расписки не потребовали), карта Лондона, более подробная, чем та, которую за рупь продают приезжим у московских вокзалов предприимчивые «кооператоры»; схемы метро и автобусных линий, расположения архивов, библиотек, востоковедных центров, где мне предстояло побывать; отчет о деятельности Британской академии; письмо с приглашением прийти для уточнения программы к госпоже Джейн Лиддон завтра в десять тридцать. Администратор, он же бухгалтер и ключник, немедленно заложил стоимость выпитой мною чашки чая в память компьютера.

Встал я рано, изучил карту — и благо не было дождя — решил пройтись пешком, хотя путь предстоял неблизкий. Миновал Кромвельроуд, полную автомашин и красных двухэтажных автобусов, Гайд-парк с дикими утками в пруду и всадниками (наверное, миллионерами). Уголок ораторов, где можно залезть на табуретку и болтать (без микрофона) о мировой или гомосексуальной революции. Ломящиеся от товаров магазины Оксфорд-стрит («Все, чем до прихоти обильный, торгует Лондон щепетильный...»). Затем — Музей восковых фигур мадам Тюссо и сразу за ним Британская академия—скром-

Кембридж. Научный и учебный центр Великобритании, существующий с 1209 года. Англичане предпочитают менять не форму, а содержание» не вывеску, а суть, приспосабливают старое к новому.

ная трехэтажная пристройка к како-му-то большому зданию.

Британская академия — эквивалент нашего Отделения общественных наук, отпочковавшаяся в начале века от Королевского научного общества, объединившего естественные науки.

«Леди и джентльмены! В отличие от вас, сосредоточенных вокруг университетов, мы, востоковеды и африканисты, находимся в рамках большой Академии наук СССР. Мы живем вместе с физиками, геологами, кибернетиками. Бывший президент нашей Академии Александров якобы говорил, что существуют естественные науки и науки... противоестественные. Так вот я (как, видимо, и вы) — представитель противоестественных, то есть гуманитарных, наук...» Мне одобрительно улыбаются. Кажется, шутку оценили, «атмосфера» создана, можно переходить к серьезному разговору. Идет ленч, по-нашему обед. Насмотревшись на английские ораторские приемы по телевидению, проведя два десятка встреч и бесед, начинаешь улавливать, как нужно разговаривать с англичанами, чтобы вызвать их расположение и установить необходимые контакты.

Но это будет через три недели, а пока что я вхожу в кабинет помощника секретаря Британской академии Джейн Лиддон, изящной молодой англичанки. За полчаса мы наметили программу моего пребывания — две недели работы в Государственном архиве по теме «Суэцкий кризис 1956 года», визиты в центры африканских и ближневосточных исследований Лондона, Оксфорда, Кембриджа, Дарема, Эдинбурга, Лидса, Йорка. Джейн выдала мне деньги на прожитье за вычетом вложенных в конверт накануне 20 фунтов. Ей же я принесу счета за ксерокопии из архива, и она примет их, округлив, к моему удивлению, до фунтов все суммы.

— Ведь считать пенсы,— заметит Джейн,— обойдется дороже по времени.

В комнате у госпожи Лиддон стоит телетайп, и поддерживать связь со мной она будет телеграммами, передавая их напрямик в гостиницу, как, впрочем, и в Москву, Нью-Дели, Токио, Хьюстон. И еще у нее установлен персональный компьютер, куда она закладывает сведения о гостях, даты, время отправления поездов, визиты, программы. Так что когда уборщик смахнет с ее стола программу моей поездки в Эдинбург и Лидс (и в Англии теряют бумажки), Джейн мгновенно найдет ее в компьютере, нажмет кнопку печатающего устройства, получит абсолютно идентичную копию и успеет передать ее в гостиницу вместе с железнодорожными билетами, расписаниями, адресами гостиниц и университетов, ксерокопиями карт городов, в которых мне предстоит побывать. «Ксерокс» установлен в соседней комнате. Получив эти

бумаги, я буду предоставлен сам себе, и никто надо мною кудахтать не будет. Впрочем, и некому. Весь обслуживающий аппарат Британской академии с ее 350 постоянными членами состоит из 18 человек.

У первой же станции метро я купил за сорок фунтов месячный проездной билет на метро и автобусы для трех зон...

Спускаешься в метро, потертое, изношенное, запутанное, но достаточно удобное, и как будто попадаешь в другой мир. Здесь, внизу, более небрежная одежда, чем наверху,— нередко просто грязное платье, больше людей с темным цветом кожи.

Метро у нас чище и быстрее. Конечно, нужна сеть погуще и стыковка с пригородными электричками поудобнее. Но то, что есть, лучше английского. Впрочем, не забудем, что первая в Лондоне и в мире линия подземки была открыта в 1863 году, когда Россия только отменила крепостное право, и служит уже 125 лет.

На метро две недели я ездил в Государственный архив — серое, похожее на огромный дот, но удобное здание на берегу Темзы.

КОМПЬЮТЕР И АРХИВНАЯ ПАПКА

В Англии существует правило рассекречивать архивы по прошествии тридцати лет. Некоторые, наиболее важные для безопасности страны документы, а может быть, наиболее дискредитирующие правительство, остаются закрытыми для публики еще на двадцать лет, а данные разведки — на все сто. Ни одна страна Запада не решилась пойти на столь радикальный шаг.

Меня интересовали недавно открытые для публики секретные документы, касающиеся Суэцкого кризиса 1956 года,— национализация Насером компании Суэцкого канала, англо-франко-израильская интервенция в Египте и ее неудача. Нужно ли передавать чувства историка, когда в руках у тебя оказываются подлинные протоколы заседаний так называемого египетского комитета при британском премьер-министре Иде-не, созданного для руководства политикой в связи с готовящимся вторжением, планы британского генштаба, отчеты о ходе военных операций, донесения дипломатов, документы канцелярии премьер-министра, его переписка с Эйзенхауэром и Булга-ниным. Высокомерие английского аристократа и его жалкое заискивание перед американским президентом, которого он бессовестно надул, ненависть к России и страх перед ней, трагедия и фарс последнего акта британской имперской политики...

Чтобы получить доступ в архив, я предъявил паспорт и получил пропуск без фотографии. Списав необходимые шифры источников, направился в общий читальный зал. Он был разделен стеклянной стенкой на ма-