Вокруг света 1990-11, страница 12

Дарибай снял с полки фигурку девушки. Скульптура была выполнена из твердого красноватого дерева, лицо — инкрустация из кости. Мастер говорит, что фигурка вырезана из джузгуна, дерево это крепкое и редкое, растет в пустыне, у старых колодцев, рядом с саксаулом; режет он и из корней урюка и туран-ги, из древесины чинара и мягкого тополя. А недавно привез из экспедиции тяжелый кусок песчаника и вот вырезал небольшую композицию «Арал»: над волной взмыл орел, в глубине плывет сом. Они словно говорят друг с другом, плачут о судьбе моря и своей собственной...

— Природу нельзя насиловать ни в большом, ни в малом,— размышляет мастер.— Вот и я — долго к каждому корню присматриваюсь, что природа подскажет, то и делаю. Так и Савицкий говорил...

Подобно Турениязову многие молодые каракалпакские художники и скульпторы тянулись к Савицкому. Один из них — Жоллыбай Изен-таев, нынешний председатель правления Союза художников Каракалпакии," рассказывал мне о семинарах Игоря Витальевича.

— Развесит ковры — казахские, туркменские, каракалпакские — и велит сравнивать. Орнамент. Колорит. Ритм. Мы порой не различали, чьи это ковры. Савицкий сердился: «Плохо знаете свои традиции!»—«Но я родился в юрте!»—«Может, и родился, да смотрел плохо!»

Музей в первые годы своего существования был тем центром, где — в жарких спорах и обсуждениях — рождалось современное искусство каракалпаков

Савицкий приближался к главному делу своей жизни. И побудительным моментом вновь стало желание спасти истинное искусство и помочь народу, с которым свела его судьба. А в те же самые годы господа-ташкентцы («право обуздывать, право свободно простирать руками вперед»— вот их единственный «талант») строили на берегу Арала дачи, которые кажутся ныне миражами: море отступило_г и здания стоят посреди пустыни.,,

Савицкого мучил вопрос: каким должен быть музей в Нукусе, точнее, его изобразительный отдел? Ислам, как известно, налагал ограничения на изображение людей и животных, и все творческие силы народа ушли в искусство прикладное. Чтобы создать свою школу, надо было дать молодым каракалпакским художникам, которые только-только начали появляться, истинные ориентиры. И Савицкому пришла идея: показать, как зарождалось и развивалось изобразительное искусство Узбекистана в первые послереволюционные годы.

Тут нужна была не только худо

жественная культура Савицкого, тут, скажем прямо, требовалось и гражданское мужество. Ведь многих художников 20—30-х годов, имевших свой почерк, ярые сторонники принципов социалистического реализма —-единственно приемлемого тогда в искусстве — вычеркнули из художественной жизни. Многие умерли в нищете и безвестности, кое-кто «перековался», сломавшись и утратив своеобразие таланта. Савицкий задумал спасти то, что было сознательно предано забвению.

Он понимал, на что идет. «Когда меня посадят,— говорил он своим сотрудникам,— будете носить передачи». Но местные власти уже поверили в Савицкого и, может быть, даже не очень понимая, что он задумал, не мешали ему. Савицкий уверенно приходил в обком партии, показывал очередную найденную картину (так было, например, с портретом Алишера Навои кисти Г. Никитина, который Савицкий нашел в одном обветшалом доме: портретом закрывали дырку в крыше) — и получил согласие на покупку. Наверно, местным властям льстила и растущая, неофициальная, слава музея в Нукусе.

Новый замысел поглотил Савицкого целиком, потребовал отречения от себя как от художника. Игорь Витальевич пошел на это, как ни тяжело ему было, объясняя, что «будет больше пользы, если я буду собирать других художников».

Первую ниточку поиска Савицкому дали московские художники — Горчилина и Комиссаренко. Ниточка привела его в Ташкент, Самарканд. Неожиданно — даже для себя — Савицкий открыл много забытых мастеров. Причем стремился, сколь возможно, широко, полно представить художника — и теперь благодаря этому мы имеем уникальную монографическую и ретроспективную коллекцию большинства замечательных художников Узбекистана.

...Александр Волков, Урал Тансык-баев, Николай Карахан, А. В. Николаев (Усто-Мумин), Надежда Кашина, Елена Коровай — этот Перечень можно без труда продолжить. Разная судьба у этих художников — одни жили в Узбекистане всю жизнь, другие — годы, десятилетия; разная известность (многие знают, например, А. Волкова и его «Гранатовую чайхану», висящую в Третьяковке); разный творческий почерк. Но объединяют их работы черты подлинного искусства.

Средняя Азия с ее немеркнущими красками, которые всегда привлекали художников, богатый этнографический колорит, сегодня во многом ушедший, приметы прошлой и новой жизни — вот что можно увидеть на спасенных полотнах.

Со временем Савицкий стал собирать и московских художников, в творчестве которых был среднеазиатский период, а потом и полотна тех, кто был не признан, чей час наступил только сегодня.

Многим официальным лицам это понравиться не могло. Начались комиссии, объяснения. Приходилось порой прибегать к хитрости: вместо фамилии художника-эмигранта, например, ставить «неизвестный художник».

Когда Савицкий умер (это случилось в Москве), некоторые чиновники из Министерства культуры пытались запретить панихиду в Музее искусства народов Востока. Но из этих попыток ничего не вышло. Были люди, и их было много, кто понимал значение Савицкого, который сохранил целый пласт нашей культуры Не дал ему исчезнуть так же безвозвратно, как ныне исчезает Арал.

В Муйнаке, на бывшем берегу бывшего моря, ко мне вновь пришло то чувство горечи, которое я испытала в самолете. Уже давно Муйнак перестал быть портом и городом рыбаков. Хотя еще строят новые дома, и дети идут в школу, и колышутся белые занавески на открытых дверях магазинов — город кажется потерянным. Уезжают рыбаки, уезжают капитаны, особенно русские, потомки тех уральцев, которых когда-то ссылали в Муйнак... Боль застыла в глазах людей, которые еще остаются здесь. Боль и вопрос: «Кто виноват в этом?»

Когда Савицкий жил и работал в Нукусе, ветер с Арала еще доносил свежесть моря. Игорь Витальевич часто спрашивал ученых: «Что будет с нашим Аралом?» И в тревожном предчувствии собирал пейзажи, которых— увы!—уже нет в реальности. Лишь по полотнам Урала Тансык-баева, Ф. Мадгазина, Кдырбая Саи-пова, Рафаэля Матевосяна, наброскам и этюдам самого Савицкого можно представить, какими могучими и полноводными были в очень недалеком прошлом Амударья и Арал. Сердце Савицкого сжалось бы от горя, если бы он увидел Муйнак, окутанный едкой соленой пылью, и черные остовы кораблей среди песка и лиловых факелов тамариска...

Думая сегодня о подвижничестве Савицкого, о его практическом, так сказать, интернационализме, я уверена, что он сделал бы все, даже невозможное, чтобы отвести беду от своей Каракалпакии, своего Нукуса, своего музея, которому тоже грозит мертвящий ветер экологической катастрофы. Ибо любить для Савицкого означало — действовать.

Нукус — Хива — Муйнак

¹ Недавно в Ленинграде вышла книга «Авангард, остановленный на бегу» — о Савицком, о Нукусском музее, редкостное собрание которого еще предстоит много лет изучать и оценивать специалистам.

ю