Вокруг света 1990-12, страница 7

Вокруг света 1990-12, страница 7

земного царства. Ислам был тут ни при чем.

В тот день я не мог определить, когда завтрак перешел в обед, а затем так же незаметно превратился в ужин. Еду приносили непрерывно. Отодвинув очередную чашку, уже пустую, я тут же слышал из-за плеча голос кого-нибудь из хозяев:

— Кушайте еще, вы же ничего не попробовали!

Отказываться бесполезно. Так положено. С сознанием ответственности и ощущением некоторой тяжести я вяло продолжал ковырять палочками в салате.

Когда мне уже казалось, что от сытости я усну, все встали и куда-то пошли. Оказывается — за невестой, в дом ее родителей. По дороге друзья жениха болтали и смеялись, но чем ближе к дому, тем тише становилась компания. У порога мы сняли обувь. Вдоль стены парадной комнаты напротив входа сидели за низкими столиками старики и несколько односельчан средних лет. Все в чинных позах. Посреди комнаты — невысокий помост, покрытый ковром. Туда подтолкнули жениха. Он встал на колени, сложил руки, но шляпы не снял. Белобородый проповедник-ахун начал читать нараспев — явно не по-китайски. Как выяснилось, читает он Коран, и, конечно, по-арабски. Мне стали вполголоса объяснять: это наставления, как организовать семейную жизнь на праведных началах.

Наставления закончены, женщины внесли несколько маленьких столиков и еду. Сначала — подносы со сластями. Друзья жениха должны унести их с собой в карманах до последней крошки. Потом плов и чай.

Мы столпились в дверях, обуваясь, а когда вышли, во дворе уже стояла невеста, готовая покинуть родительский дом. Прощание было коротким — родители невесты спустя пять минут тоже отправились на свадьбу в дом жениха.

Невеста — особенно рядом с женихом в отличной тройке, шляпе и туфлях — выглядела феей, сошедшей с китайской гравюры. Шитое золотом парчовое платье почти до пят и вышитые матерчатые тапочки. Высокую прическу украшали подвески, кажется, золотые, они звенели при каждом шаге. Из рук она не выпускала два пестрых платка, похожих на длинные рукава небесной одежды фей.

Во время пира невеста не притрагивалась к еде и питью. Ни с кем не говорила. Поначалу она сидела в комнате, которая станет спальней молодых,— здесь было выставлено ее приданое. Заглянуть сюда отнюдь не было нескромностью. Родственники, кланяясь и улыбаясь, просто зазывали туда. Подружка невесты отвела и нас. У стены сидела молодая, не шевелясь, потупив глаза. На ее лице не было румян. Наоборот, в соответствии все с той же гаммой классических китайских театральных красок, она была сильно напудрена: знак печали. Печали от расставания с почтенными

и уважаемыми родителями. Вдоль стен стояли сундуки с одеждой, которые привезли вслед за невестой из родительского дома. Чуть ли не вся одежда была сшита и вышита ею самой. Вышивка редкостной аккуратности украшала и гору одеял непременный атрибут интерьера дунганского дома, и полотенца, висевшие на стенах комнаты. Мы вышли, громко восхищаясь рукоделием. Похожая на изваяние невеста не шелохнулась.

Потом мы снова ели и пили, смеялись и говорили, но не видели невесту, пока они с женихом не приступили к поклонам перед родственниками. Поклоны сильно смахивали на рубку дров: нужно было поднять над головой сложенные руки, а потом с размаху опустить их, согнувшись всем телом, до самой земли. Молодые кланялись синхронно, по нескольку раз — в зависимости от возраста и степени родства. Потом все с таким же печальным лицом и опущенными глазами невеста сидела за столом, не притрагиваясь к угощению, лишь изредка вставала, чтобы молча выслушать пожелания (которые переходили в тосты) людей, расположившихся за двумя длинными столами во дворе. Невеста разительно контрастировала с оживленными гостями и весело озабоченными родственниками. Но при том именно она, тихая и отрешенная, была центром всей этой радостной суеты.

Вечером мы — в которой раз — пили чай. Разговор перескакивал с одного на другое, гости расходились. Поднялись и мы, вышли за ворота в темную ночь. И последнее, что видели в закрывающихся воротах — невеста низко кланялась, провожая гостей.

На этом свадьба не закончилась. Через неделю нас пригласили на мальчишник. Хозяйкой на нем была молодая жена...

Мы встретились у ворот. Все парни, как один, щелкали семечки. Такое единодушие меня несколько насторожило. Так положено? Ребята не перестали щелкать, даже войдя в комнату. Дома у дунган очень чистые, а тут шелуху бросают прямо на ковер! Да еще в карманах гостей вдруг обнаружились какие-то тряпочки, бумажки, конфетные фантики и прочий мусор. Все это немедленно покрыло пол, диван, кресла, так что хозяйка, внесшая было пиалы и чай, круто развернулась и побежала за веником. О ее передвижении по дому сообщал мелодичный звон подвесок, надетых поверх головного платка. Одежда ее была праздничной, но явно приготовленной для работы: кофта с короткими рукавами, заправленные в носки вышитые штаны, матерчатые тапочки с золотым узором.

Довольные гости следили за тем, как тщательно и быстро она убирает комнату, расстилает прямо на полу скатерти и расставляет чашки. Этот вечер был испытанием не только на домовитость, но и на кротость.

Все угощение в этот вечер приготовила она сама. Хрустящее печенье и сласти к чаю, салат из очень тонко порезанных овощей, лагман. Все это мы съели за неторопливой беседой. Но жених — наш друг — явно нервничал: что еще выкинут дорогие гости? Уже потом мне рассказали, что был на их памяти случай, когда то ли расшалившийся не в меру, то ли подвыпивший человек на таких же посиделках у приятеля намеренно залил жирным лагманом расшитые одеяла из невестиного приданого. В этот день, конечно, гость не услышал от хозяев ни слова упрека, но всем, как рассказывали, стало не по себе от такого поступка — он явно хватил через край. По счастью, на этот раз народ собрался солидный.

Вроде бы и пора уходить, но тут двое парней составили пустые миски из-под лагмана в пирамиду: на нижнюю положили пару палочек для еды, на них поставили еще две чашки, на каждую из них — тоже по паре палочек и по две чашки. По схеме: на одну чашку — две, потом четыре. Когда хозяйка пришла за очередной порцией посуды, довольно ухмылявшиеся парни предложили ей или унести это целиком (что было явно невозможно), или разобрать пирамиду в одиночку. Пожилую родственницу, которая пыталась что-то подсказать из соседней комнаты, немедленно и с возмущением удалили во двор. Молодая храбро взялась за решение задачи, присматриваясь так и этак, присев на корточки, но чашки раскатились со звоном...

За неловкость предусмотрен штраф, его платит супруг. Чашки — по количеству — соответствовали: одной бутылке лимонада, двум цыплятам-бройлерам и четырем тортам. Законное угощение для компании.

Когда расходились, настроение у меня было отличное. Точнее — новогоднее. Осталось ощущение праздника и пройденного рубежа — пусть не в моей жизни. И когда я снова про себя желал этой паре очень симпатичных людей благополучия, мне показалось, что часть их радости и надежды перешла ко мне.

Я бы тут и закончил свой рассказ. Но одна деталь: дома, в Ленинграде, я показывал китайским стажерам слайды, привезенные из селения Шор-тюбе. «Да это просто Китай, это настоящие китайцы»,— говорили они, глядя на экран, где появлялась невеста в ритуальной одежде, двор с длинными столами, за которыми сидели нарядные девушки в национальных костюмах... Но расшифровать некоторые детали ритуала, значение декоративных элементов они, горожане, не могли. Наверное, сказали они, дунгане в Киргизии сохранили традиции куда больше, чем жители национальных округов в самом Китае.

И это, возможно, так.

Чуйская долина, село Шортюбе