Вокруг света 1991-02, страница 66

Рафаэль СаВатини

КОЛУДОБ

хг

— Тосканедди? — удивился Саразин.— Ба! Неужели Тосканелли на старости лет выжил из ума?

— О, нет. Лучшего математика еще не рождала земля. Он действительно нарисовал карту, основываясь на открытиях нашего Марко Поло и собственных математических расчетах. Карту эту вместе с письмом с обоснованиями он послал этому бродяге-лигурийцу, Коломбо, Кристоферо Коломбо, в Португалию.

— Как та это все узнал? И с какой стати Тосканелли якшаться с бродягами?

— Этот Коломбо немало плавал по морям и преуспел в составлении карт. Как я понял из полученных мною донесений, Коломбо вбил себе в голову, что Индии можно достичь, плывя на запад, и обратился за советом к Тосканелли. Так уж вышло, что мечты лигурийца совпали с выкладками флорентийского математика. И Тосканелли снабдил лигурийца картой, гордый тем, что открытия можно делать не выходя из кабинета, нисколько не задумываясь, сколько бед могут принести они в реальной жизни.

С этой картой Коломбо отправился к королю Португалии. Имя и слава Тосканелли открыли ему двери королевского дворца. Король Жуан, покровительствующий мореплавателям, так как они принесли ему несметные богатства, создал комиссию из людей, которым доверял. К счастью, как и все комиссии, эта тоже не спешила с выводами. И мои агенты, державшие меня в курсе событий, успели в точности выполнить данные им указания. Мы подкупили двух членов комиссии. Третьего, еврея, подкупить не удалось. Может, этот Коломбо тоже еврей. Не знаю. Во всяком случае, двумя голосами против одного* предложение Коломбо отвергли, карту и письмо Тосканелли предали забвению.

Но недавно мне сообщили из Испании, что этот молодчик объявился вновь, изменил свою фамилию на испанский манер и теперь называет себя Колон. Теперь он пытается добиться своего у владык Испании. Пока его успехи весьма ничтожны, потому что война с маврами отнимает время и деньги их величеств. Но едва падет Гранада, Колон получит свой шанс. Многие влиятельные сановники с ним заодно, и Испания, возможно, предпримет попытку обогатиться за счет заморских владений, как поступила ранее Португалия.

Дож замолчал, а Саразин все не мог взять в толк, к чему тот клонит.

— Ну и что? Какое нам дело до обогащения Испании?

— То ли ты меня не понял, то ли уже забыл, с чего я начал. Коломбо предлагает открыть западный путь в Индию. Если ему это удастся, что станет с богатством и могуществом Венеции, созданными и сохраняемыми нашей монополией за счет торговли с Востоком, которая идет через наши рынки?

Саразина аж передернуло.

— Помилуй нас, Боже! — воскликнул он.

Барбариго встал.

— Ситуация тебе, стало быть, ясна. Каким будет наше решение? Взятки на этот раз не помогут.

Глаза Саразина сузились.

— Есть простое решение. Люди, слава Богу, смертны. В подобных случаях цель оправдывает средства.

Однако дож покачал головой.

— Все не так просто. Иначе бы я не стал колебаться. Человек этот — пустое место. Важны карта и письмо. Не попав к нам, они будут висеть над нами постоянной угрозой, в руках Коломбо или кого-либо еще. Венеция будет в опасности, пока мы не заполучим их. В Португалии я попробовал разделаться с ним. Мои агенты устроили засаду, но Коломбо сумел отразить первые удары, а потом к нему подоспела поддержка. После этого он передал документы на хранение канцлеру. Я полагал, там они и остались, когда комиссия отвергла его предложение. Но каким-то образом Коломбо вновь заполучил их. И едва ли мы сможем отнять их у него

^насильно.________

Саразин задумался.

— Вынесем вопрос на Большой Совет,— наконец изрек он.

— Если я бессилен, то чем поможет Большой Совет?

— Республика может купить Коломбо. У каждого человека есть цена.

— Предпринималось и такое. Коломбо выгнал моего человека. Этого и следовало ожидать. Если у тебя есть возможность открыть империю, этим можно поступиться, лишь получив империю взамен. Так что этот мерзавец знает себе цену.

.— Ну, тогда я сдаюсь. Больше мне нечего предложить.

— Мне, к сожалению, тоже. Однако мы должны найти выход и растоптать этого авантюриста. Подумай над этим. А пока...— дож приложил палец к губам.— Никому ни слова!

Глава 6. ДА ХИТАНИЛЬЯ

Театр, основанный Анджело Рудзанте в Сала дель Ко-вальо, процветал. Растущая популярность постепенно привела к тому, что чернь, поначалу заполнявшая театр, все более уступала место аристократии, и скоро уже днем на скамьях восседал цвет общества Венеции.

Верным поклонником театра стал и дон Рамон де Агидар, граф Арияс, посол Кастилии и Арагона в Венецианской республике. Пренебрегая мнением окружающих, гордый кастилец, презиравший всех, кроме испанцев, в отличие от Саразина ходил в театр открыто, не делал секрета из того, что Ла Хитанилья все более притягивала его к себе. После завершения ее выступления он обычно уходил, и кое-кто стал поговаривать, что дона Рамона влекла в театр возможность услышать родные испанские песни, но не сама певица. По правде говоря, у дона Рамона не было музыкального слуха, в красоте же он разбирался и мог представить себе, какое блаженство сулят жаркие очи Ла Хитанильи.

Пользуясь своим положением, он добился у Рудзанте права видеться с певицей между выступлениями, но был принят сдержанно и холодно.

Неправильно истолковав скованность Ла Хитанильи, дон Рамон воскликнул: «Дитя, забудьте о переполняющем вас почтении ко мне».

— А почему оно должно переполнять меня? — сухо спросила певица.— Вы — известный идальго, я это понимаю. Но вы же не Бог, а я чту только его.

Певица оставалась неприступной, чем в немалой степени раздражала тщеславие графа, привыкшего к легким победам.

Однако ей приходилось снова и снова принимать дона Рамона в своей гримерной, поскольку Рудзанте прямо заявил ей, что испанский посол — слишком важная персона, чтобы отказать ему в такой малости.

Но ничто не могло растопить сердце красавицы.

Дон Рамон начал выказывать нетерпение. Можно, конечно, прикидываться скромницей, но до каких же пор? Вот и тем утром, когда ему доложили, что женщина, назвавшаяся Ла Хитанилья, умоляет его высочество принять ее, он размышлял, как положить конец этому затянувшемуся сопротивлению.

Еще раз взглянув на себя в зеркало и оставшись довольным увиденным, он поспешил к неожиданной гостье. Она ждала его в длинной комнате, балкон которой выходил на Большой Канал. Она метнулась ему навстречу, от былой скромности не осталось и следа.

— Ваше высочество, вы так добры, согласившись принять меня...

— Добр? — он вроде бы обиделся.— Обожаемая Беатрис, разве я когда-либо вел себя иначе по отношению к вам?

— Это-то и придает мне смелости.

— Так проявите ее. Почему бы вам не снять плащ? ^

12