Вокруг света 1991-12, страница 11

— Смотрите не утоните, уж больно мала лодчонка, — были последние слова моряков, сказанные мне на прощанье.

До Диксона оставалось 250 километров. К утру вышел на восточный берег Пясинского залива. Впереди шхеры Минина, сложный для мореплавания участок. Даже паровая яхта Э.В.Толля «Заря» в 1900 году с большим трудом выбралась из этого района. «Все еще в шхерах Минина, которые доставляют нам немало огорчений», — писал в дневнике Толль 23 августа.

...Погода становится все хуже. Дожди и снежные бураны сильно мешают продвижению. Магнитные компасы не работают, солнца нет. До коренного берега сто пятьдесят километров. Посередине пути три больших острова, не промахнуться бы. Единственная возможность взять направление курса — это привязаться к географической карте. У юго-западной части острова Подкова два небольших островка. Если посадить их на одну ось вместе с лодкой, то нос последней будет направлен на юг. Так и ушел в туман, заметив направление ветра. Один раз по времени и солнцу удалось скорректировать показания компаса. Помогали ориентироваться и пролетающие утки. Птицы улетали на юг, к местам зимовки.

Через четырнадцать часов хода неожиданно из тумана появился скалистый берег. Стал двигаться вдоль него — остров. Но какой? Если Западный Каменный, можно, промахнувшись, угодить в Енисейский залив. Надо ждать, пока поднимется туман, и с высоты осмотреться. На следующий день это удалось. Вытащил лодку подальше от берега и пошел на вершину острова. А когда увидел его очертания, стало ясно — нахожусь на острове Расторгуева. Приплыл туда, куда хотел. Теперь от берега—всего 80 километров.

Пока ходил, прошло два часа. Приблизившись к лодке, остановился как вкопанный. Около нее ходил здоровенный белый медведь, останавливался, принюхивался. От увиденного меня в жар бросило. Сейчас начнет крушить лодку, тем и впишет последнюю строчку в моем путешествии. У меня ни ножа, ни ружья —все осталось в лодке. Зарекался же без ружья в тундру не ходить, так нет же...

Надо что-то делать. Пугнуть свистком, что ли, от спасательного жилета? Не помню, когда его й в карман-то положил. Подкрался поближе, два камня выбрал, чтобы можно было добросить. Засвистел, как соловей-разбойник, метнул «снаряд», а сам за скалу спрятался. Смотрю, что будет. Камень попал в борт лодки, будто в бочку. Сила страха отбросила зверя в сторону, и он кинулся в воду. Отплыл десятка полтора метров, остановился. Меж тем я к лодке подскочил, ружье достал. Смотрю, к берегу возвращается. Выстрел в воздух не остановил его. Агрессивен зверь. Остается одно — стрелять. В стволе дробовой патрон — последняя надежда не лишать его жизни. Два с пулей в правой кисти держу. Опыт есть: в моем послужном охотничьем списке 17 медведей, добытых в Приморском и Хабаровском краях. Пришлось влепить и этому незваному гостю по горбу дробовым зарядом, а он, оглядываясь, подался в море. Только смердящая жижа осталась у лодки.

На ночь в непогоду при свежем ветре отправляться не хотелось: в темноте следить за волной очень сложно.

Едва рассвело, столкнул лодку. Хорошо, что хоть тумана нет. Какую вытяну последнюю карту? По часам тает за кормой остров. Макушку его уже поглотил горизонт, а берег еще не открылся. Все внимание сосредоточено на волне: нельзя лодку оста

вить без человеческой власти, зальет неизбежно. Прыгаю, как в седле лихого коня. Ветер переходит на южные румбы. Это самое худшее, что можно ожидать. До берега не менее тридцати километров, и против ветра такое расстояние не выгрести. Но судьба опять бьпа за меня: в шестнадцать часов море стало успокаиваться, по курсу показался берег. Я понимаю, что жизнь в безбрежном водном пространстве не прекращалась ни на минуту, но волна и пенистый бурун скрывали ее от моих глаз. Сейчас будто прорвало: стада белух, нерпа, морские зайцы проплывали рядом, ныряли и догоняли лодку. Так много морского зверя еще видеть не приходилось. Живет Пясин-ский залив!

Опускались сумерки. Я уловил запах дыма. Сначала подумал, что это гарь от ствола ружья. В свежем морском воздухе отчетливо различаются посторонние запахи. Но охотничья привычка анализировать следы, приметы, обстоятельства быстро отвергла это предположение: ружье лежало стволом от меня, и ветер, дувший мне в спину, должен был запах относить. Повернул нос по ветру. Гарь несло с берега. Костра не было видно, значит, где-то в темноте зимовье. Греб чуть больше часа, держа нос по ветру. Таежный опьп не подвел —это было добротное зимовье охотника-промысловика Николая Копаня.

Крепкий, статный мужчина лет за пятьдесят без лишних разговоров завел вездеход и вытащил «Пеллу» на галечный берег, пригласил в дом.

— Торопись, — напутствовал он утром, — вот-вот шуга пойдет , тогда тебе к Диксону не пройти. И так морозы задержались...

Пока Николай ходил в зимовье писать записку домой, я стащил лодку.

— Вот, возьми. Передашь жене и скажешь, что через два дня приеду. Можешь у меня и остановиться, пока определишь лодку на хранение. Улица Таяна, 28, квартира 2. Жену зовут Фаина Ивановна.

Последние сто километров одолел за полтора суток. Лодка круто повернула на юг, и взору открылся поселок. До него было рукой подагь. Выпущенные мною три ракеты поставили последнюю точку в путешествии.

Сумел бы я снова совершить это путешествие? Может быть. Но это снова была бы просто удача... Арктика— строгая хозяйка, и никогда я не смог бы сказать, что покорил ее. Но для утешения снова вспомнил бы слова Нансена: «Пока человеческое ухо слышит удары волны в открытом море, пока глаз человеческий видит сполохи северного сияния над безмолвными снежными просторами, пока мысль человеческая устремляется к далеким светилам безбрежной Вселенной —до тех пор мечта о неизведанном будет увлекать за собой дух человеческий вперед и ввысь».

9