Вокруг света 1993-10, страница 61

С трудом оторвав взгляд от завораживающе-страшной иллюстрации, я перешел к другим писателям, представленным в разделе «Общая литература». «Общая, да неужели!» — насмешливо проговорил я. «Своеобразная» — так было бы куда вернее. Тут были «Цветы зла» Бодлера, «Сквозь ад» и «Озарения» Рембо и «Обезьянья лапа» Джэ-кобса, многие рассказы Ловкрафта, где во всей своей жути проявилось его неистовое воображение, и множество других сборников в том же духе; мне нравится такая" литература, и все же я не мог понять, с какой стати она оказалась в психиатрической больнице, где ей совсем не место. Быть может, в этом крылся некий умысел?

Придя немного в себя, я обратился к разделу «Философия и метафизика». Книги, составлявшие этот раздел, были посвящены исключительно оккультизму, спиритизму, истории привидений, реинкарнации и парапсихологии. Я мало что смыслю во всем этом, но мне показалось, что здесь были собраны труды далеко не одинакового достоинства. Единственное, пожалуй, что их объединяло,— это мысль о существовании некой сверхъестественной формы. Лживые измышления фанатиков соседствовали с серьезными изысканиями ученых или людей, имеющих то или иное отношение к науке.

«Дома с привидениями», «Тайна смерти», «После смерти» Камиля Фламмариона стояли рядом с трудами Сведенборга; книга Жака Бержье — с «Миром привидений» Д аниеля Эммера и Алекса Рудена; «Общение с потусторонним миром» Брауна Розмари — с «Историей развития магии во Франции» Луи Повеля и Ги Бретона и какой-то книгой Алана Кардека. На полках этого раздела громоздились стопки бюллетеней спиритических обществ и, наконец, несметное количество брошюр известных и неизвестных авторов.

Я не задержался на этих книгах — подобное чтиво меня никогда не увлекало,— поскольку их авторы, слывшие знаменитостями, превозносили свои пресловутые научные методы, лично мне казавшиеся наивными и несостоятельными, — такое могли себе позволить либо невропаты, либо шарлатаны, но никак не серьезные ученые. А посему я перешел к соседнему разделу — «Эротическая литература».

На сей раз, как я смог убедиться, название раздела вполне себя оправдывало. Единственно, к нему следовало бы прибавить «порнографическая». В этом разделе — в детской-то библиотеке! — скопилась богатейшая подборка когда-либо написанного на эту тему — от древних авторов до современных. Здесь были книги, отличающиеся утонченным эротическим вкусом и откровенно непристойные. Рядом с произведениями Боккаччо и мастеров XVIII века стояли сочинения Сада. Человек, составивший эту подборку, очевидно, питал особое пристрастие к маркизу — перед моим взором предстало собрание его творений почти целиком: «Жю-стина», «Жюльетта», «Философия в будуаре», «Преступная любовь». Окинув взглядом стеллаж, я увидел, что далеко не все выставленные здесь книги относились к категории запрещенных. Чуть поодаль я обнаружил «Любовника леди Чаттерли», добрую старую «Историю О.» и несколько иностранных романов: «Воспоминания сладострастницы» Джона Клиланда, прекрасную «Лолиту» Набокова и яркий реалистический «Корабль наслаждений» Ксавьера Холлан-дера — иными словами, все то, что должно было «способствовать» умственному развитию и выздоровлению детей, мальчиков и девочек с психическими отклонениями.

Получив достаточно полное представление о содержании библиотеки, я решил заглянуть в фильмотеку — так, для очистки совести. Чутье и тут меня не подвело. В первом ящике размещалась целая коллекция фильмов ужасов: несколько киноверсий «Дракулы», «Франкенштейна», «Доктора Джекила и мистера Хайда», многие фильмы Хичкока и им подобные. В нижних отделениях я обнаружил богатейший репертуар эротических лент — от пошло-развратных до изощренно-порнографических.

Ко мне вернулось прежнее смутное ощущение, когда я стоял в нерешительности за решеткой ограды: все здесь, начиная от выбора самого места до строительства и оборудования корпусов, было тщательно рассчитано и продумано: убийственная обстановка тревоги и страха — вот что было нужно профессору. Теперь я был твердо убежден: книги и фильмы подобраны здесь не просто

так, а сумы слом, чтобы определенным образом воздействовать на нервную систему пациентов, а выражаясь точнее — разрушать их психику. Этим-то и объяснялись опрометчивые слова доктора Марты: «Как раз напротив!»

Все это входило в общий план и являлось частью особого курса лечения — как сказала психиатр,— главное о котором мне еще предстояло узнать. Я в сотый раз задавался одним и тем же вопросом: какая могла быть связь между бедными детьми, на которых испытывали этот, мягко говоря, странный курс, и мощной линией электропередачи.

Я все еще размышлял над этой непостижимой загадкой, когда дверь в библиотеку отворилась и на пороге возник профессор Трувер в сопровождении своего верного коллеги — доктора Марты.

Я узнал его с первого взгляда — моего бывшего однокашника. Он ничуть не изменился: такой же высокий и сутуловатый, тронутые сединой белесые волосы, тот же неустанно рыщущий взгляд. Будь у меня хоть малейшее сомнение, его с головой выдала бы знакомая привычка потирать руки. И он не преминул это проделать, едва переступив порог библиотеки, что могло означать лишь одно: полное удовлетворение.

Он тоже узнал меня, однако, похоже, был занят только своими мыслями, в данную минуту представлявшими для него интерес, а что мы случайно встретились здесь, в лозер-ской глухомани, ему было совершенно все равно. Мы не виделись столько лет, а он просто пожал мне руку, как будто мы расстались вчера.

— Рад тебя видеть,— сказал он.— Как дела?

С его стороны то была первая и последняя любезность — даже не дав мне времени на ответ, он с жаром заговорил о своей работе.

— Ты попал сюда как нельзя кстати — это просто здорово! Станешь свидетелем грандиозного успеха, венца всех моих трудов!

— Доктор Марта упоминала о каком-то важном открытии, — сухо сказал я, раздосадованный его самодовольным тоном.

Он с негодованием воззрился на свою помощницу.

— Одно из наиважнейших! Милая Марта, да при чем тут о д н о из, речь идет о величайшем открытии во все времена! Это гигантский рывок вперед в познании сил природы и их использовании! На основе синте™ Физики и метафизики. Теперь уже нет необходимости держать мое открытие в тайне — полный успех налицо... Видишь ли,— прибавил он с важностью,— только что я имел долгий телефонный разговор с Главным управлением ЭДФ, а после — с самим министром промышленности. У них там, наверху, дух перехватило от восхищения. Результаты утвердили и дали добро на их огласку через пару-тройку недель. Они верно смекнули: разве эдакое достижение утаишь!

— Открытие века? — усмехнулся я.

— Ты что, не веришь? Думаешь, мне пригрезилось? Тогда послушай, дорогой мой, что я тебе скажу. До сих пор изыскания, открытия и изобретения величайших умов науки имели отношение только к материи. Никто пока еще не дерзнул проникнуть в область духа.

Я стоял, не в силах проронить ни слова, а он все так же напыщенно продолжал:

— Я, Трувер, проник в область духа. Я, и только я, решился на это. Я построил мост и соединил дух с материей, связал одно с другим священными узами. Я, Трувер, открыл способ, как использовать эти узы во имя спасения человечества.

Он замолчал и поглядел на меня в упор, ожидая, когда я приду в изумление. Своей бурной речью, напоминавшей бред шизофреника, он буквально ошарашил меня, р я хотел попросить рассказать все толком. Но, не дав мне опомниться, он затараторил с упорством одержимого:

— Думаешь, я эгоист и хвастун?! Ничуть не бывало. Один я нипочем бы не справился. Своими успехами я обязан дорогой Марте, гениальной Марте, если угодно, ее поддержке, неустанной помощи и настойчивости. Это она навела меня на путь истинный. До встречи с нею я был всего лишь жалким поделыциком, опутанным паутиной мертвых формул,— я увяз в растреклятой материи, как в трясине. А она приобщила меня к духу и раскрыла его безграничные возможности.