Вокруг света 1994-07, страница 24

— Но вы могли найти и другое время для этого, — притворно удивлялась покинутая королева.

Без сомнения, муж Атенаис был не так слеп и не скрывал своего несчастья. Он так гневался, что его объявили «более сумасшедшим, чем когда-либо». Однако он никак не мог смириться со своим бесчестьем. И 13 января 1668 года, присутствуя на премьере пьесы Мольера «Амфитрион», при словах: «Дележ жены с Юпитером не есть потеря чести» — стал так громко и зло комментировать эту фразу, что его арестовали. Но пребывание в тюрьме не охладило его. Вернувшись к себе в поместье, де Монтеспан приказал задрапировать карету траурными лентами и пригласил родственников и друзей на «похороны» своей жены. Начиная церемонию, он предупреждал, что входить в церковь все будут через главный вход: «Мои рога столь высоки, что не пройти в низенькую дверь».

До того, как Луиза де Лавальер.укрылась в монастыре кармелиток, Луи XIV был причиной еще одного скандала. По словам Сен-Симона, «выставляя напоказ сразу двух любовниц, король прогуливался с ними по лагерю, а во время движения войск вез их в карете королевы».

Конечно, прекрасная Франсуаза-Атенаис, вопреки тому, что она говорила, отнюдь не чувствовала в присутствии королевы угрызений совести.

По возвращении в Версаль она тут же заняла на первом этаже королевской резиденции двадцать комнат, тогда как королева занимала лишь одиннадцать на втором этаже.

Годы спустя все семеро детей, подаренных ей королем, были признаны парламентом и получили должности и титулы. Так появился, к всеобщему удивлению, герцог де Майн — полковник в пять лет, губернатор провинции Лангедок — в двенадцать и генерал флота — в восемнадцать лет. В Версале только и говорили о триумфе великолепной маркизы, о ее роскоши, о ее беспредельной надменности, о ее «тысяче кудряшек», о ее брильянтовых подвесках, платьях и золоте. Особенно о золоте. «Золото на золоте: сверху кудрявое золото, затем вышитое золотом, золотом тканное золото» — так злословили придворные.

Время от времени она устраивала скандалы своему сиятельному любовнику, если он оказывал внимание какой-нибудь красотке. Так было с мадам де Людр. Как только король покинул эту кокетку, весь двор бросился поздравлять мадам де Монтеспан.

«Ах, моя милая, — писала мадам де Савинье в письме к дочери, — какой триумф в Версале! Какая гордыня! Какая вновь обретенная власть! Я пробыла целый час в ее комнате. Она была в постели, причесанная, расфуфыренная — отдыхала перед- «разговеньем в полночь». Как она перемывала косточки бедной де Людр!»

Однако в один прекрасный день 1679 года тема придворных разговоров резко изменилась. Уже не прида

вали значения тому, вышла ли фаворитка с опущенными глазами или с гордо поднятой головой; приливам и отливам влюбленностей короля-солнца. Все были взволнованы и ловили малейшие слухи. Открывалось дело о ядах. И какое дело!

Драма выплыла на свет во время веселого ужина, данного мадам Лави-гуре, женой модного дамского портного. Одна из приглашенных, Мари Боссе, вдова торговца лошадьми, знахарка и гадалка, выпила лишку. Давясь от смеха, она восклицала между двумя бокалами: «Какие прекрасные кавалеры! Какая клиентура! Только графини, маркизы, принцессы и вельможи! Еще три отравления, и я покину это блестящее общество с хорошеньким состоянием».

Один из присутствующих, адвокат мэтр Перрен, передал странное признание знахарки своему другу капитану полиции Дезгрэ. Тот отправил свою осведомительницу к Мари Боссе с заданием пожаловаться на своего мужа. Незадачливая гадалка легко попалась в эту ловушку. Она не стала раскладывать карты, а предложила новой клиентке флакон с ядом, который «помог бы ей избавиться от злого мужа». Отравительницу схватили. Заключили в тюрьму и мадам Лавигуре, которая промышляла тем же. На следующий день арестовали жену месье Монвуазен, знаменитую Лавуазен. При обыске у этих дам нашли мышьяк, сильнейпгий яд в любых модификациях, порошок из панцирей раков, обрезки ногтей и, конечно, шпанских мух.

Стоило только потянуть ниточку, и целая шайка отравительниц, колдуний, предсказательниц, мастериц тайных абортов оказалась в тюрьме. За ними последовали алхимики, искатели философского камня, чародеи, совершающие черные мессы...

«Дела этих злодеев приводят в ужас — так скажет Ларейни, лейтенант полиции, который вел следствие. — Трудно даже допустить, что подобные преступления возможны. Однако эти люди совершили их и подтверждают это сами. Злодеи говорят о своих преступлениях, приводя столько подробностей, что сомнений не остается. Служа демону, чтобы узнавать будущее, эта когорта, извергаутая из ада, прибегала к колдовству, приклятиям и черным мессам, для которых необходимы жертвоприношения младенцев».

Колдуны предпочитали жертв-сироток. А таких всегда много: неосторожные девицы, нищенки, проститутки снабжали злодеев плодами незаконной любви...

Чтобы сбежать с любовником, прекрасная мадам Полайон, клиентка Лавигуре, решила избавиться от своего очень богатого и очень старого, по ее мнению, мужа. Пользуясь советами Мари Боссе и Лавигуре, мадам начала стирать рубашки мужа с мышьяком. Несмотря на преклонный возраст, месье Полайон не поддался «лечению». Тогда жена решила пропи

сать упрямцу купание с мышьяком. Но вовремя предупрежденный муж успел остановить жену-отравительницу.

Знахарка Лавуазен использовала многие яды и практиковала тайные аборты. Она также поставляла аббату Гибуру детей для приношения в жертву.

Узнав об этих злодеяниях, Луи XIV учредил в апреле 1679 года специальную комиссию — «Огненную палату», по названию средневекового суда, который вершил суд над еретиками при зловещем свете факелов в комнатах, задрапированных черной тканью. «Огненная палата» осудила 367 преступников, но только 36 из них были приговорены к смерти. Остальные колдуны назвали своими клиентами столь высокородных дворян, что их не решились судить. Луи XIV обе-, регал от неприятностей верных ему дворян.

«На приемах только и говорят о деле с ядами, — писала мадам де Савинье дочери, — но ни при одном христианском дворе не случалось подобного скандала».

Герцогиня де Буйон явилась в суд в сопровождении родственников, детей, мужа и любовника. Держа ее под руки с двух сторон, они довели ее до дверей суда. Герцогиня отвечала судьям заносчивым и смешливым тоном.

— Знаете ли вы мадам Лавуазен?

— Да.

— Почему вы хотели избавиться от своего мужа?

— Я? Избавиться от мужа? Спросите, верит ли он этому? Я шла сюда, опираясь на его руку.

— Тогда зачем вы так часто посещали дом Лавуазен?

— Я хотела встретиться с предсказательницами, это так интересно, что стоит риска. А она мне обещала устроить такую встречу.

Герцогиня не признала своей вины, что не помешало суду отправить ее в ссылку.

Каждый день расследования раскрывал все новые имена людей из высшего дворянства, замешанных в этом деле. Военный министр Лувуа доложил королю: «Лавуазен слишком много говорит. Вчера она назвала имена мадам Вивон (двоюродная сестра мадам де Монтеспан) и мадам де Ламот, они искали средство избавиться от мужей».

Король и его двор почувствовали себя застигнутыми волной бесчестья. Скомпрометированными оказались и мадам Ойе, и мадемуазель Лакато — камеристки мадам Монтеспан, причем первая когда-то была удостоена внимания короля и родила ему дочь. Подследственный знахарь Лезаж без устали обвинял их. По его словам, «коллега» Лавуазен утвердилась при дворе в Сен-Жермен и поставляла обеим камеристкам разные снадобья.

Луи XIV мужественно решил вскрыть нарыв. «Его Величество, — отмечал лейтенант Ларейни, — порекомендовал нам воздать по справедливости, от нас требуется для общественного блага проникнуть в самую

22