Вокруг света 1994-07, страница 42

по-прежнему продолжают накатывать с востока, они уже не пенятся, не шипят и не швыряют плот, как крохотный мячик.

Вот мимо проплывает куст саргас-совых водорослей. Саргассы, эти перекати-поле океанской пустыни, растут без корней и свободно плавают на самой поверхности. Большое Саргас-сово море лежит далеко на северо-за-паде, там согласно легендам громадные старинные корабли навеки застревали среди водорослей. Но здесь саргассов мало. А жаль, с их помощью я смог бы определять скорость дрейфа.

Будто нажимая на газ, ветер толкает меня вперед и вперед. И я плыву, обгоняя течение. Разбирая бумаги, натыкаюсь на карту Индийского океана. Но зачем она мне? Я рву ее на мелкие клочья, комкаю в шарики и бросаю в океан. Их относит назад, и через две минуты они достигают шеста, болтающегося сзади, — я приспособил его под руль. Это расстояние составляет около пяти метров, и с помощью нехитрого спидометра я высчитываю, что скорость моего дрейфа составляет примерно 12 километров в день. Если к этому прибавить скорость течения, в среднем получается что-то порядка 25 километров в сутки. Значит, чтобы достичь ближайших судоходных линий, мне потребуется еще 22 дня, а то и больше. Боже, какой долгий путь!..

Я подтягиваю морской якорь, он пульсирует, как медуза, словно дышит. Как я уже говорил, он действует по принципу парашюта — только в горизонтальном положении, — не позволяя волнам слишком высоко поднять плот или перевернуть его. Вместе с тем якорь существенно снижает скорость дрейфа. Когда я вытащил его, плот заскользил вперед быстрее. Теперь моя средняя скорость составляет 40-50 километров в день — и я преисполнен оптимизма.

Потом беру прозрачную пластмассовую литровую флягу с водой и ножом делаю на ней риски — чтобы выпивать в день не больше четверти литра, то есть по глотку каждые шесть часов. А это испытание не из легких. Морскую воду я решил не употреблять вообще, поскольку это небезопасно и непременно приводит к обезвоживанию организма.

Я пытаюсь приспособить первый солнечный опреснитель. По форме он представляет собой надувной баллон, соединенный со специальной дистил-ляционной камерой, где скапливается уже опресненная морская вода. В тропиках, когда стоит солнечная и безветренная погода, таким способом можно получать ежедневно до одного литра пресной воды, что применительно к условиям выживания составляет примерно одно-двухдневную норму. Следуя инструкции, я надуваю баллон, опускаю его в воду, и он плывет рядом с плотом, с той же скоростью. Проходит минут пять, и баллон вдруг спускает. Я вытаскиваю его, пытаюсь снова надуть — но тщетно. Никак не пойму, в чем дело — на нем не видно ни одного прокола. Настроение резко падает.

Пробую другой опреснитель. Этот, слава Богу, вроде цел. Меня окрыляет надежда. Через час в сборной камере накапливается чуть больше 200 граммов воды. Радости моей нет предела — жажда больше не будет мучить меня. Но, сделав два-три глотка, я ощущаю во рту солоноватый привкус. Проклятое море! У меня осталось только три литра пресной воды, которой мне хватит от силы дней на шестнадцать.

Откинувшись на подветренную сторону плота, я укрываюсь от нещадно палящего солнца под навесом. И мысленно возвращаюсь на «Соло». Вспоминаю ту роковую ночь — как раздался страшный треск и в образовавшуюся пробоину хлынула вода... Я до сих пор слышу этот шум и вижу этот бурлящий поток. Скорее наверх, на палубу! Яхта тонет... вот-вот пойдет ко дну. Жуткая картина встает у меня перед глазами. Что же с тобой случилось, «Соло»? Неужели я так и не уберег тебя, дорогой мой друг? На что ты наткнулся? Удар пришелся сбоку, но не спереди. «Соло» резко остановился — через мгновение-другое я уже был на палубе. В нас врезалось что-то огромное, на полном ходу. Однако с палубы, да еще в кромешной тьме, нельзя было ничего разглядеть. Похоже, это «что-то» вынырнуло из морских глубин.

Может, то был кит? Однажды, несколько лет назад, следуя на двенадцатиметровом тримаране по Гольфстриму, я уже имел удовольствие столкнуться с китом — крупным самцом, достигавшим в длину метров четырнадцать. Владелец яхты — мы плыли вдвоем — сказал, что в том году на пути к Бермудам он уже раз встречался с китом, — но все, к счастью, обошлось. Тогда нам тоже повезло. Кит всей своей гигантской тушей налетел на один корпус тримарана и здорово поддел его вверх, однако ни животное, ни яхта серьезно не пострадали.

Со мной, вероятно, произошло вот что: кит всплыл, чтобы полакомиться крупным планктоном, который ночью в огромных количествах скапливается у поверхности; на скачущую по пенистым волнам «Соло» животное не обратило никакого внимания — в результате яхта наскочила на него на скорости 10 узлов. Кит, наверное, был крупным — для «Соло» столкновение с ним оказалось смертельным, тогда как морской великан, похоже, даже не шелохнулся.

Мне доводилось видеть многих представителей китообразных — игривых дельфинов, гигантских финва-лов и мощных кашалотов. Они всплывают из глубин совершенно внезапно, когда их не ждешь. При появлении этих гигантов во мне всякий раз пробуждалось некое странное чувство. Нет, не страх, а нечто совсем другое. Это все равно что увидеть старого знакомого, которого, кажется, уже никогда не встретишь; но вот он возникает перед тобой, точно по волшебству, готовый исчезнуть так же неожиданно, как и появился. Сколько бы ни наблюдал я ^итов, у меня всегда возникало ощущение, будто от этих великанов исходит всепоглощающая

энергия, энергия некоего символа, знака судьбы. Как знать, быть может, этот кит и был моей судьбой?

Вдруг прямо перед плотом мелькает рыбий плавник. Я хватаюсь за весло: первое мое желание — отогнать рыбу. И вижу, как ее гибкое, метровой длины серебристо-голубое тело плавно проскальзывает под днищем плота. Краем глаза замечаю еще один плавник — он как бы мчится наперегонки с волной. Рыба под острым углом устремляется к плоту — и проплывает буквально у меня перед носом. Но это не акула. Внимательно приглядываюсь: похожа на корифену или золотую макрель, значит, на вкус — пальчики оближешь.

Не в силах бороться с искушением, я бросаюсь к спасательному мешку, выхватываю гарпунное ружье, стрелу... Но постой, думаю я вслед за тем, а что если рыба эта окажется здоровущей — среди корифен и макрелей попадаются довольно крупные экземпляры, — оборвет веревку и вместе с единственным гарпуном уйдет на глубину? В лихорадочной спешке привязываю один конец линя к рукоятке ружья, а другой — к плоту. В желудке уже урчит, спасу нет — за четыре дня я съел не больше 400 граммов пищи. Меня охватывает неуемная дрожь.

Однако нужно следить не только за рыбой, но и за волнами. Если я окажусь на той стороне плота, что опущена вниз, следом набегающий вал может легко меня перевернуть. Так что приходится постоянно переползать то на наветренный борт, то на подветренный и при этом не упускать из виду рыб — следом за одной рядом с плотом появились и другие. Корифены и макрели действительно могут достигать одного метра в длину и весить от 10 до 15 килограммов; кроме того, они сильны и на редкость проворны, так что поймать их нелегко.

Три-четыре рыбины неотступно следуют за плотом в каких-нибудь пяти метрах — стрелой их не достать. Иной раз они, как видно из любопытства, подходят совсем близко — казалось бы, только руку протяни. Однако в воде лучи света преломляются, и точно прицелиться довольно трудно, а с качающегося плота и подавно. Стреляю раз, другой, третий — и все мимо. Но вот солнце заходит за горизонт — прощай, вкусный ужин. Под ложечкой сосет нестерпимо...

Следующие два дня выдались солнечными, но ветреными. Макрелей прибыло. Рыбы, резвясь, тихо выпрыгивают из воды и, пролетев по воздуху метра два-три, шлепаются в воду, вздымая брызги и пену. У меня бы точно потекли слюнки, не будь во рту так сухо. «Рыбки, дорогие мои, — умоляю я, — ну подплывите поближе хоть чуточку».

Когда же они, словно вняв моим мольбам, приближаются, гарпун, как назло, бьет мимо цели.

В моем воспаленном сознании все чаще возникают призрачные мучительные видения — всевозможные яства и напитки. Память то и дело возвращает меня на «Соло», где вся

40