Вокруг света 1994-07, страница 64

должны собраться на Совет и принять решение. Он явно несъедобен. — Сказав это, он ухмыльнулся, по-видимому считая последнюю фразу образчиком зловещего юмора.

— Из его шкуры можно выделать хорошую кожу, — предложил другой тоном, в котором не было и намека на шутку.

— Она слишком мягкая, — возразил еще один.

— Я бы не сказал, что он был таким уж мягким, когда мы заносили его сюда, — заметил первый. — Он был тверд, как стальная пружина.

— Чушь, — запротестовал второй. — Я покажу тебе, сколь нежна его плоть. Смотри, сейчас я нарежу несколько полос. — Он вытащил кинжал и приблизился ко мне, остальные с интересом следили за его действиями.

К этому времени меня настолько переполняла ярость, что камера казалась затянутой кровавым туманом. Сейчас, поняв, что парень и в самом деле собирается проверить остроту своего клинка на моей коже, я пришел в бешенство. Развернувшись, я ухватил цепь двумя руками и, чтобы получить хороший упор, намотал ее на кисти. После этого, упершись одной ногой в пол, а другой — в стену, я потянул изо всех сил. Все мое тело взбугрилось узлами могучих мускулов; от напряжения на коже проступили капли пота; с оглушительным треском камень подался, железное кольцо вырвалось с мясом, а я был отброшен на спину, прямо к ногам пленивших меня людей. Взвыв от удивления, они набросились на меня всей кучей.

На их рев я ответил воплем кровожадного удовлетворения и, пытаясь выбраться из гущи тел, начал размахивать тяжелыми кулаками. Это была еще та драка! Стараясь одолеть меня числом, они не делали попыток воспользоваться оружием. Мы катались по камере сплошным задыхающимся, мечущимся, сыплющим проклятиями и раздающим удары комом. В сочетании с воплями, воем, страшными ругательствами и столкновениями тяжелых тел это производило впечатление полного бедлама. Один раз на мгновение мне удалось разглядеть дверной проем с толпящимися в нем женщинами, впрочем, возможно, что только показалось; зубами я вцепился в чье-то волосатое ухо, мои глаза были заполнены потом и искрами от жестокого удара по носу. А если принять во внимание развернувшуюся вокруг меня возню тяжелых тел, то мое зрение не могло быть слишком хорошим.

И все же я не ударил в грязь лицом. Под сокрушающими ударами моих железных кулаков рвались уши, хрустели носы и трещали зубы; вопли раненых звучали музыкой в моих разбитых ушах. Но эта проклятая цепь вокруг моей поясницы продолжала путаться у меня в ногах, и очень скоро с моей головы была сорвана повязка, а из открывшейся вновь раны обильно потекла кровь. Полуослепший, я начал спотыкаться и оступаться; тяжело дыша, они повалили меня на пол и связали по рукам и ногам.

Затем уцелевшие отвалились от меня и остались лежать или сидеть в позах, говорящих о крайнем изнеможении и испытываемой боли, в то время как я, обретя голос, осыпал их страшными ругательствами. Я находил жестокое удовлетворение от вида всех этих окровавленных носов, порванных ушей и разбитых зубов — а их было вполне достаточно, — и, когда кто-то, непрерывно матерясь, заявил, что у него сломана рука, я разразился злобным смехом. Один из них лежал без чувств, и его необходимо было привести в сознание, что они и сделали, опрокинув над ним кем-то принесенную посудину с холодной водой. Мне показалось, что принесла ее женщина, появившаяся после резкого рева команды.

— Его рана открылась опять, — сказал один, указывая на меня. — Он истечет кровью.

— Надеюсь, так оно и будет, — проворчал другой, лежащий, скрючившись, на полу. — Мой живот разрывается. Я умираю. Дайте мне вина.

— Если ты умираешь, то вино тебе не нужно, — грубо заметил, по-видимому, вождь, выплевывая осколки треснувшего зуба. — Акра, перевяжи ему рану.

Не выказывая особого энтузиазма, Акра, прихрамывая, подошел и склонился надо мной.

— Не дергай своей проклятой головой, — рыкнул он.

— Пошел вон, — огрызнулся я. — Мне от вас ничего не надо. Попробуй только до меня дотронуться.

Он с раздражением ухватил мое лицо широкой ладонью и с силой пихнул меня. Это было ошибкой. Мои челюсти сомкнулись на его большом пальце, заставив его исторгнуть душераздирающий вопль, и только с помощью

товарищей ему удалось высвободить искалеченную конечность. Обезумев от боли и бессловесно завывая, он внезапно нанес мне ужасный удар в висок, от которого моя голова отлетела назад и с силой стукнулась о массивную ножку скамьи.

Придя в себя, я обнаружил на голове свежую повязку, руки и ноги были скованы кандалами, тяжелые цепи от них тянулись к мощному кольцу, заново вделанному в камень и, очевидно, закрепленному крепче прежнего. За окном было усыпанное звездами ночное небо. В стенной нише торчал факел, горевший странным белым пламенем; на скамье, оперевшись локтями о колени и положив подбородок на сжатые кулаки, сидел человек и внимательно меня рассматривал. Рядом стояла огромная золотая посудина.

— А я сомневался, что ты очухаешься после такого удара, — сказал он наконец.

— Меня не так просто прикончить, — фыркнул я. — Вы — свора несчастных хиляков. Если бы не моя рана и проклятая цепь, я бы справился со всей вашей бандой.

Казалось, что наносимые оскорбления вызывают у него скорее интерес, чем раздражение. Непроизвольно он нащупал на голове крупную шишку, покрытую толстой коркой запекшейся крови, и спросил:

— Кто ты? Откуда ты взялся?

— Не твое дело, — отрезал я.

Он пожал плечами и, подняв одной рукой посудину, другой вытащил кинжал.

— В Кохте не голодает никто, — сказал он. — Я собираюсь поставить это блюдо около твоей руки, и ты сможешь поесть. Но предупреждаю, если попытаешься меня ударить или укусить, я тебя заколю.

Я только язвительно хмыкнул в ответ. Он наклонился и, поставив сосуд, быстро отступил назад. Предложенная пища была чем-то вроде тушенки и утоляла не только голод, но и жажду. После еды у меня слегка поднялось настроение, и когда мой страж стал опять задавать вопросы, я ответил:

— Меня зовут Исайя Керн. Я — американец с планеты Земля.

Он немного поразмыслил над моими словами, а затем спросил:

— Эти места, они что, находятся за Поясом?

— Я не понимаю тебя, — ответил я.

Он покачал головой.

62