Вокруг света 1995-03, страница 31

Вокруг света 1995-03, страница 31

босых ног во мне шевельнулась жалость — я велел ему разуться, зная, что так труднее добраться по каменистой дороге до шоссе. Крикнув Гарри, чтобы он не спускал с него глаз, я залез в автомобиль и сменил длинную шелковую джиббу Амина и феску на индейские одежды и разноцветные перья, а затем Кларисса занялась моим лицом.

По счастью, грим на лице Лемминга по цвету не слишком отличался от моего, и я надеялся, что если мы сымитируем его боевую раскраску, разница не бросится в глаза. У нас, конечно, не оказалось желтой охры, но помада Клариссы была того отвратительного оранжевого оттенка, которым иногда пользуются женщины, и она подмешала к ней немного белого маслянистого грима с лица Гарри. Когда она закончила рисовать круги и полосы на моем лице, я выглядел почти так же грозно, как настоящий индейский воин.

Мне очень хотелось связать Лемминга, но я опасался, что таксисты могут усмотреть в этом что-то выходящее за рамки шутки. Мы далеко отъехали от шоссе, и без ботинок ему потребуется не меньше часа, чтобы добраться до ближайшего гаража или телефона. Я полагал, что такого выигрыша во времени вполне хватит. Щедро расплатившись со вторым водителем, я отослал его в Александрию, а Кларисса, Гарри и я последовали за ним в другой машине, оставив посреди дороги осыпающего нас проклятиями Лемминга.

Около пяти часов мы подъехали к дому принцессы Уны.

Оставив Гарри и Клариссу в машине, я поднялся по ступенькам и позвонил. Несмотря на поздний час, дверь немедленно открылась, и я увидел молодого темнокожего слугу в хорошо пригнанной ливрее традиционного турецкого покроя. Он пригласил меня в просторный вестибюль с высоким потолком и висячим фонарем, освещавшим лишь небольшую часть помещения. С пугающей внезапностью из полумрака бесшумно появился огромный толстый человек в войлочных туфлях и спросил о цели визита.

— Мое имя — Лемминг, — сказал я. — Принцесса ждет меня.

Толстяк поклонился.

— Прошу вас, эфенди! Ее высочество наверху, — и, покачиваясь из стороны в сторону, он, слегка пыхтя, повел меня вверх по лестнице.

Мы миновали две удручающе огромные гостиные, заставленные кричащей тотнемской мебелью и дорогими, но безвкусными украшениями — в основном статуэтками, сделанными из соединенных вместе кусочков слоновой кости, меди, бронзы, эмали и серебра и абсолютно не сочетающихся с мягкими тонами чудесных персидских ковров и прекрасных старинных турецких занавесей.

Затем очутились, похоже, в кабинете самой принцессы, совершенно иного вкуса. Там царила чисто восточная атмосфера. На лакированных шкатулках красовались бесчисленные фигурки из резного хрусталя, мыльного камня, малахита и нефрита. Совершенно неожиданно для комнаты женщины одну из стен занимала целая коллекция древнего оружия, в основном арабского, с накладками из золота и слоновой кости. На треножнике — горелка для возжигания ароматов, откуда поднимался легкий дымок, наполнявший комнату запахом амбры. Нигде не было ни единого кресла — вместо них стояли низкие мягкие пуфы.

На большом диване в центре комнаты возлежала сама принцесса. Она сняла драгоценности и сменила наряд Клеопатры на расшитую золотом красную турецкую куртку-безрукавку и широкие шаровары из какого-то тонкого белого материала, которые, туго охватывая лодыжки, были скроены так широко, что напоминали юбку. Ярко-красная куртка превосходно подчеркивала ее томную красоту, и в мягком свете затененной лампы она выглядела очаровательно, напоминая гурию из «Арабских ночей».

Толстяк закрыл за мной двойные двери, и я остался наедине с Уной. Это был решающий момент. Закри-бей показал ей Лемминга всего лишь несколькими часами раньше. Запомнила ли она черты лица, скрытые индейской боевой раскраской, настолько, чтобы догадаться, что перед ней другой человек? Мы с Леммингом примерно одного роста, и я надеялся, что приглушенный свет скроет разни

цу. К тому же, большие глаза часто бывают близоруки, и, думаю, она не видела Лемминга на расстоянии ближе двадцати футов.

Некоторое время она высокомерно разглядывала меня, и я почувствовал облегчение, лишь когда она недовольно воскликнула:

— Вы опоздали!

Она говорила по-французски, и я ей ответил на том же языке:

— Меня втянули в спор, и я не смог уйти раньше.

— Я не привыкла ждать, — резко произнесла она. ®

— Мне жаль, что я заставил вас бодрствовать, — извинился я. — Но если вы отдадите мне то, ради чего вызывали, я немедленно исчезну. Я и сам не прочь оказаться в постели.

— У некоторых европейцев весьма странные манеры. В моей стране считается верхом неприличия, если гость, едва успев войти, тут же заявляет, что спешит избавиться от общества хозяина.

Похоже, она привыкла к лести, и моя резкость показалась ей несколько экстравагантной. Но неожиданно я увидел происходящее в ином свете. Я находился наедине с прекрасной молодой женщиной, ночью, и ни один нормальный человек, не имеющий особых привязанностей, не упустил бы представившегося случая познакомиться с ней поближе.

Быть может, именно этого она и ожидала, однако ее взгляд едва ли приглашал к легкому флирту. Ее огромные, неестественно широко посаженные голубые глаза, не мигая, смотрели на меня, и, — знала об этом принцесса или нет, — уверен, обладали гипнотическим действием.

Я вдруг понял, что моя поспешность едва не погубила прекрасный шанс продвинуть свои собственные планы, и, если меня принимали за Лемминга, можно было попытаться кое-что узнать об О'Киве и Закри-бее. И я безо всякого приглашения уселся на один из пуфов возле дивана.

— Принцесса, — начал я, — вы совершенно не поняли меня. Я вовсе не тороплюсь покинуть ваше общество. И счел бы за честь выкурить с вами сигарету, прежде чем вернуться в отель. Я опасался, что вы устали и сами хотели бы поскорее избавиться от меня.

Она лениво закинула руки за голову и чуть улыбнулась.

— Это уже лучше, особенно для англичанина. Конечно, курите. Сигареты в коробке, на столике рядом с вами.

Я взял одну из них, а она, протянув пухлую маленькую смуглую руку, зажгла для меня спичку. Я наклонился, чтобы прикурить, и лицо Уны, ее необычные глаза оказались совсем близко. Я уловил запах, настолько тонкий, что не смог определить его природу: он одновременно и напоминал аромат амбры, наполнявший комнату, и отличался от него.

— Сегодня вечером все только и говорили, что о вашем непревзойденном костюме Клеопатры, но мне повезло куда больше, чем остальным, — я сделал небольшую паузу, — мне посчастливилось увидеть вас в чудесном обрамлении вашего дома.

— Значит, вам понравился мой скромный наряд?

— Вы выглядели, как в восточных грезах!

Она подняла брови:

— Эти грезы не навеяны гашишем?

— Мне об этом трудно судить — я ни разу не пробовал его.

— Неужели? А вы не боитесь попробовать?

— О, нет, — улыбнулся я. — Подобно Юргену, я пробую любое питье — но только единожды.

— Кто этот Юрген, о котором вы говорите?

— Неутомимый искатель одного дня из своей юности — потерянной Среды.

— Вы говорите загадками, — нахмурилась она.

— Простите меня. Всему виной — этот тихий ночной час, очаровательная обстановка и ваше присутствие. Но расскажите мне о действии гашиша.

Уна поудобнее устроилась на диване и полуприкрыла глаза.

— Поначалу вам может не понравиться. Возникает такое чувство, словно окружающее пространство уменьшается до размеров крошечной ячейки. Затем оно как бы