Вокруг света 1996-04, страница 23

травой всплывает мохнатый бугор. Медвежий загривок движется к кустам, и я чувствую, что ничего путного уже не будет. Ветер стих, до медведя метров тридцать. Он поднимает морду, принюхивается — сейчас уйдет. С отчаяния, наверное, прибавляется наглости: я выскакиваю из-за березы — медведь от удивления поднимается на задние лапы. Доли секунды на фокусировку — все! Фырканье и удаляющийся топот.

Один-единственный кадр — когда-то, может быть, меня бы это удовлетворило. Теперь — нет. Пришлось вернуться к первому медведю. Сначала большой круг, чтобы зайти с подветренной стороны, потом по-пластунски до бугорка метрах в сорока от медведя. Я лежу за этим бугорком, как пулеметчик, и слежу. Он пощипывает травку и медленно, но верно приближается.

Он заметил меня метрах в двадцати. Замер, поднял морду. Обычно медведи поднимаются на дыбки — этот не поднялся. Обычно медведи уходят — этот стоит как вкопанный и смотрит бессмысленным взглядом. Самое, между прочим, неприятное. Я решил не связываться и осторожно, не выпуская медведя из виду, отполз назад. Он стоял все в той же позе и смотрел вслед...

Два часа поисков более подходящей «модели» окончились ничем. Река пуста, а в тундре пасется только этот «тип».

Правда, он переместился к кустам. Несколько редких пучков тальника и одинокая березка прибавляют мне смелости. Я снова выхожу на «передовую». Теперь нас разделяет куст. Куст — это очень существенно. Говорят, что медведь не бросается через куст. Снимая поверх куста, стараюсь в это верить. Не хочу быть назойливым: делаю несколько кадров и отступаю. Медведь изредка отрывается от своей голубики и посматривает в мою сторону. Какие у него пустые глаза!

Снова и снова выхожу на рубеж съемки. Двенадцать метров! В телеобъективе — красноватые белки глаз, влажный нос, желтые клыки. Почему он терпит мое присутствие? Этого мне все равно никогда не узнать. Ветер меняет направление — дунул в спину. Почему он не убегает? Только встрепенулся и отодвинулся метров на десять. Очень странный медведь.

Прошло полчаса. «Объект» демонстрирует отменный аппетит. Неожиданно прерывается свое занятие и направляется в сторону небольшого болотца. Я уже знаю, что имею право следовать за ним. Медведь заходит в болото, ложится ничком, над осокой показывается довольная морда. Я от водных процедур отказываюсь. Приняв «ванну», он бодро устремляется к океану. Я едва поспеваю за ним. Из прибрежной травы вижу, как он выходит на песок, ос

танавливается, смотрит в мою сторону. Потом ложится на брюхо. Притаился или заснул? Я тихонько выхожу на берег. Телеобъектив — мой бинокль. Глаза медведя плотно закрыты. Спит или притворяется⁷ Из полуоткрытой пасти вываливается сизый от ягод язык. Спит! Осторожно сажусь на бревно метрах в пятнадцати. Спит. Дышит часто, ребра ходят ходуном, лапы подергиваются — точь-в-точь собака во сне. Рокочут, разбиваясь в пену, океанские волны, покрикивают чайки. Я сижу на бревне, медведь спит, вокруг на десятки километров ни одного человека...

Наверное, я был для медведя чем-то вроде докучливой, но безобидной чайки. Слабые льнут к сильному. Сильный не обижает слабых. Но его равнодушие не было снисхождением. Я верю, что именно в нем жила, как реликт, Великая Безмятежность предков — медведей «доколумбовой» Камчатки.

Конечно, он был молод, и, может быть, я первым из человеческой породы предстал перед ним. Боюсь, что ему не избежать разочарования в людях. Я же никогда не забуду, как сторожил его сон. Не забуду это краткое и непередаваемое ощущение общей земли — земли без клеток и оружия, без страха и враждебности, той земли, на которой и ему, и мне довелось жить в одно и то же время.

27 ВОКРУГ СВЕТА