Юный Натуралист 1972-02, страница 12

ве гремели ожесточенные бои с немецко-фа-шистской ордой.

Вот тогда-то в центре Бадхыза и был создан единственный в нашей стране кула-ний заповедник. Вначале животных было немного. Но после того, как взяли их под защиту, число куланов быстро выросло. Сейчао в куланьих табунах сотни питомцев Бадхыза.

Среди тех, кто первым пришел охранять кулана, был тогда еще не старый Дурды Джумаев. А сына его, Лолло, в ту пору еще и не было на свете.

Ехали отец и сын молча. Кони, потряхивая гривами, шли резво бок о бок. Потомок древних кочевников, почти всю жизнь проводивших в седле, Дурды-ага красиво и гордо восседал на рослом гнедом иноходце. Хорош был конь и у Лолло — светлый, в золотистых накрапах, молодой и стройный.

Коней приходилось сдерживать, хотя всадникам и самим изрядно наскучила тихая езда. Они и сами были бы не прочь, привстав на стременах да натянув поводья, пустить коней бешеным наметом так, чтоб ветер свистел в ушах...

Но силы коней приходилось беречь. Дурды-ага знал: они могут еще пригодиться.

Была и другая причина неспешной езды. Особое удовольствие в ней находил Дурды-ага. Он любил весенний Бадхыз и мог любоваться им без конца. Не хуже самого заядлого ботаника или натуралиста он знал здесь любое растение, птицу, зверя, змею, помнил их названия.

А Бадхыз словно сам старался показать все великолепие свое, всю щедрость весны, разворачивая перед путниками один пейзаж за другим...

Вот широкая долина. Вдали — вереница холмов. И во всю ширину долины — нежное малиновое пламя. Это цвели ремерни и маки. Сколько их тут! Кони долго идут по мягкому ковру цветов. И странно! Мешаясь с запахом разнотравья, перебивая его, слышится такой тонкий и такой свежий аромат сирени, как будто ты находишься где-нибудь в парке. Но откуда он, этот аромат? Вокруг ни одной сиреневой ветки.

Вот увалы уже рядом. И кажется, от подножий до самого верха они повиты синей-синей мглой. Но это вовсе не мгла. Так выглядят холмы, покрытые густыми зарослями дикой бадхызской сирени маль-кольмии. И запах у нее точь-в-точь такой же, как у настоящей.

Холмы остались позади. И снова степь. И цвет ее и запах теперь уже совсем другие. Пробитая в сочном мятлике копытами диких животных, вьется по степи тропа. По обеим ее сторонам, кокетливо подбоче-нясь, стоят под желтыми зонтами соцветий одинокие ферулы. Внизу, у самой земли.

вокруг каждого растения — широкая розетка длинных, мелко иссеченных, похожих на морковную ботву листьев. А на единственном стебле — две-три «чашки» или небольших «кувшинчика». Поэтому-то эту ферулу туркмены и называют «кеик-ока-ра» — «джейранья чашка».

— Кеик-окара — трава особенная, — нарушив наконец молчание, произнес Дурды-ага. — В течение семи-девяти лет растут у нее только листья. Взгляни-ка... Вон какие большие. Вокруг стебля лежат. И только раз в девять лет кеик-окара цветет, выбрасывая вверх стебель толщиной в руку.

Не обратив вначале особого внимания на ферулу, Лолло теперь внимательно и с большим интересом разглядывал каждый попадавшийся навстречу куст.

— Но слава кеик-окары в другом, — молвил после паузы Дурды-ага. — В том, что в свои чашки она собирает дождевую воду, иногда до литра и больше. Вот в чем ее слава! Говорят, эту воду джейраны пьют. Не верю я в это! Вряд ли джейран станет пить горькую воду, когда кругом сочная трава. А дожди ведь бывают только весной. Один ученый человек говорил мне, что кеик-окара, запасая воду, скорее всего заботится о себе. Дожди не часто бывают, а нужда в воде всегда есть. Вот кеик-окара потихоньку и расходует свои запасы.

Миновав этот «лес», путники поехали дальше. И снова видели перед собой цветущие долины и холмы. Растений в Бад-хызе много. У каждого из них — своя пора цветения. Поэтому, наверно, весна здесь длится чуть ли не круглый год.

Дурды-ага" ехал и с радостным чувством думал о красоте и богатстве природы. Весна молодила его. По травам и цветам, холмам и долинам летели пятнистые тени облаков. Звенел жаворонок. Дурды-ага завидовал орлам: какие дали открыты перед ними!.. Вот бы и человеку такое...

И вдруг захотелось Дурды-ага, чтобы с той орлиной высоты взглянул на Бадхыз его сын Лолло _:— на древнюю, повитую легендами «Страну встающего ветра». «Случись такое, — думал старик, — Лолло увидал бы Бадхыз из края в край до самых его границ».

Лолло увидал бы, как с севера к бад-хызскому холмогорью бегут, вздымаясь, сухие песчаные волны пустыни. Как с запада, так и с востока его обнимают в тугайных берегах реки Теджен и Мургаб, Кашан и Кушка, а с юга в блеске снегов высятся хребты Паропамиза.

Да разве только это!.. Лолло увидел бы ковыльные склоны ченгурецких гор и фисташковые рощи Гязь-Гядыка, где на старых раскидистых деревьях вьют свои гнезда пернатые великаны: белоголовый сип, сарыч-курганник, беркуты, черные грифы и