Юный Натуралист 1978-02, страница 28

26

вал, требуя поощрения. Позже эта тренировка помогла ему без затруднения преследовать уходящих по деревьям куниц.

На каждый вид зверя или птицы у лаек веками вырабатывались свои особые приемы охоты. Например, чтобы узнать, не ушла ли затаившаяся на дереве белка, лайка проверяет это дерево, как говорят охотники, «на коготок»: она скребет по стволу передними лапами.

Боровую дичь: глухаря или рябчика — лайка облаивает как бы нехотя, подскуливает, отбегает от дерева, на котором сидит птица, снова возвращается. Если она будет лаять слишком злобно и азартно, птица испугается, улетит, и охота будет испорчена.

Случалось мне видеть лаек, которые ныряли вслед за утками.

Но доставать уток, охотиться на зайцев, енотовидных собак или лисиц могут и другие собаки. Главная задача лаек — охота на пушного зверька и на крупного зверя: лося, оленя, кабана, медведя. На этих охотах лайки незаменимы, и, случалось, многим охотникам они спасали жизнь.

Зверовые — значит идущие по крупному зверю — лайки вне зависимости от их породы должны быть сильными и злобными, осмотрительными и верткими. Только обладая такими качествами, они (обычно не одна, а две, три или четыре собаки) могут преследовать и останавливать крупного зверя.

Охотничьи способности лаек передаются по наследству. Иногда молодая, часто бывающая в лесу собака сама начинает правильно отыскивать и облаивать белку или преследовать крупного зверя. Но в большинстве случаев молодую собаку нужно все-таки обучать, или, как говорят охотники применительно к лайке, нахаживать по пушному зверьку и притравливать по крупному зверю. А прежде всего щенка любой породы нужно обучить выполнению обязательных команд: «ко мне», «лежать», «нельзя», «взять», «подай».

Когда я жил на Севере, у меня была западносибирская лайка Урман. Серого и пушистого двухмесячного щенка подарил мне однажды весной охотник-манси.

Я обучил щенка выполнять простейшие команды. В шестимесячном возрасте он впервые облаял рябчика, а в начале октября я добыл с его помощью своего первого глухаря. Старый петух сидел всего метрах в пяти на толстой кедровой ветке прямо над головой Урмана. Он, наверное, понимал, что его облаивает всего лишь щенок, и не спешил улететь Глухарь вытянул шею, склонил голову и дразнил Урмана, шипя и треща клювом.

Взрослым серьезным охотником Урман меня, очевидно, не считал и даже укориз

ненно, с каким-то завывом облаивал за промахи во время стрельбы.

В три года он стал могучей, похожей на волка собакой. В его отношении ко мне появилось что-то покровительственное. Он еыполнял команды не как ответственное дело, а как игру, словно хотел сказать: «Ну ладно, я сделаю, что ты хочешь, но только потому, что я люблю тебя и это мне ничего не стоит».

Он провожал меня каждый день за три километра в школу. Не знаю, ждал ли он меня у дверей, лежа в снегу, или бегал с поселковыми собаками, но, когда я выходил из школы, Урман был тут как тут. Случилось так, что однажды он где-то заигрался и на меня напал известный всей школе хулиган. Мы подрались, но мой обидчик был явно сильнее меня. Вдруг кто-то мощным ударом сшиб его с ног. Он испуганно закричал, барахтаясь в снегу, а над ним, грозно рыча и предупреждая каждую попытку подняться, стоял Урман. Он не укуоил моего врага, а только хрипло и грозно рычал, обнажив белоснежные клыки, и мне стоило немалого труда увести собаку с поля боя. По-моему, Урман недоумевал: почему это я не приказал ему загрызть противника?

Урман жил в доме, но пользовался абсолютной свободой. Он не был членом ни одной из поселковых собачьих стай, однако все окрестные собаки знали его и боялись. Иногда он самостоятельно отправлялся на охоту и каждый раз, как мне казалось, возвращался сытым. Было это во время войны, когда и людям часто нечего было есть, и поэтому собака, которая могла сама себя кормить, считалась особенно ценной.

Дома Урман не был сторожем, но во время наших ночевок в лугах или в тайге появление каждого нового человека или приближение к нашему лагерю какого-нибудь зверя он встречал тихим, но таким страшным рычанием, что у меня по спине пробегал неприятный озноб.

Зимой 1944/45 года Урман ушел на одну из своих охот и не вернулся. Какая трагедия разыгралась в тайге? Погиб ли он в схватке с рысью или случайно попал в капкан? Тайга так и не выдала тайну его исчезновения. А я рассказал здесь о нем потому, что Урман был типичным представителем своей породы. После него у меня было много разных собак, но самую большую любовь на всю жизнь я сохранил именно к лайкам и не держу их теперь только потому, что живу в Москве.

Лайки созданы для леса, для охоты, и способности их во всю силу проявляются, лишь когда они почти каждый день могут проводить среди родной стихии.

Р. Дормидонтов