Юный Натуралист 1980-09, страница 46

44

ме. Колька в этом году окончил третий класс, и я привез его на свою родину.

К сожалению, из всего связывающего меня с детством здесь остались только море с его ласково шелестящим по гальке прибоем и запахом морской травы и огромная луна, каждый вечер выкатывающаяся из-за Колдун-го-ры и отражающаяся тысячами себе подобных в гроздьях винограда.

Колька, не зная удержу, носился по траве, сбивая до крови коленки и пальцы на ногах. До посинения, пока я не вытаскивал его «и-лой, просиживал в море, ловил бычков, залезал в чужие виноградники, за что мне приходилось выслушивать нотации местных сторожей... Он напоминал жеребенка-стригунка, выпущенного из зимнего стойла на волю. У него появился аппетит, и он на глазах набирал силу.

Обедать мы обычно ходили в город, в маленький с хорошей кухней ресторанчик.

Колька поглощал все в завидном количестве, кроме хлеба. Он не ел его ни со вторым, ни с первым. Я смотрел на него и, вспоминая свое детство, думал, что в этом он ничуть не отличается от меня в его возрасте.

Мне начинало казаться, что он — это я, а я — это он. Я слышал голос мамы: она в третий раз прибежала на море и теперь уже категорически заявила, что если я не приду обедать, то буду иметь дело с отцом!

«Странные люди родители,— думал я тогда,— неужели не понятно, что я не хочу есть! Почему из-за какого-то дурацкого обеда я должен все бросить. Все: это море с солнцем, нещадно пекущим спину, с зеленушками, которых ловишь на крючок с леской на пальце и которых не едят даже кошки; и компанию ребят, почему-то называемую «ватагой»; и обросшие травой и мидиями массивы мола, между крупными щелями которых я могу спрятаться, играя в ловитки, или, разбежавшись и повернув в воздухе тело на бок, потому что иначе не проскочишь, уйти глубоко в воду, унося за собой стаю жемчужных пузырьков. И все это бросай только потому, что взрослые придумали обед!»

Но мысль, что придется иметь дело с отцом, проходит по спине легким холодком, и ноги послушно плетутся домой.

— Мой руки,— говорит мать.

— Они чистые.

— Мой, целый день где-то шлялся!

— Не шлялся, а купался: руки чистые.

— Это ты так думаешь. Мой!

Мыло, как нарочно, скользит и выскакивает из рук, вода из умывальника еле льется.

«Придумают: целый день купался и опять мой руки».

— Скоро ты? — кричит из соседней комнаты мать.— То не заставишь, а то не оторвешь; иди за стол!

Отец смотрит на мою спину, отливающую на плечах фиолетовым оттенком.

— Когда-нибудь ты совсем сгоришь,— говорит он. Мать наливает в тарелку суп.

— Ешь,— говорит отец.

Ложка стукается то об один, то о другой край тарелки.

— Ну ты, великомученик, ешь как следует.

— Я уже наелся.

— Пока не съешь всю тарелку, из-за стола не встанешь!

«Целую тарелку»,— думаю я.

— И с хлебом,— говорит мать.

Я начинаю спорить:

— Если с хлебом, то полтарелки, а если всю, то без хлеба!

Мать неумолима:

— Всю и с хлебом.

— Ну не хочу я с хлебом, он у меня не проглатывается.

— Ничего, хорошо прожуешь, проглотишь.

— Да что я, раб какой, ешь да ешь!

— Не будешь есть, не получишь арбуза.

— При чем тут арбуз? Арбуз это арбуз, а хлеб это хлеб.

Отец долго смотрит на меня и вдруг неожиданно говорит:

— Хочешь пари?

У меня уже блестят глаза: у отца всегда интересные пари и вообще у него про запас всегда есть что-нибудь интересное.

— Держу пари, что ты сутки не проживешь без хлеба.

— Тоже придумал пари.

— Нет, серьезно, сутки без хлеба.

— Не валяй дурака, а то и тебе попадет,— говорит мать отцу,— ему только скажи.

Она не понимает, что только раззадоривает меня.

— Только сутки? — переспрашиваю я.

— Только сутки,— отвечает отец.

— И тогда, если больше не захочу, могу не есть?

— Можешь не есть!

Несмотря на то что я знаю, если отец сказал, то так и будет, я сомневаюсь — слишком легкое пари.

— Дай честное слово?

— Честное слово,— смеется отец.

— Нет, самое, самое пречестное!

Отец совершенно серьезно повторяет:

— Честное слово.

Я хватаюсь за тарелку, чтобы на радостях доесть ее без хлеба. Отец улыбается. На третье — великолепный арбуз.

Вечером, ложась спать, я не думаю о пари.

Я просыпаюсь от слов: «Что ты спишь, мужичок, уж весна на дворе». Этими словами меня всегда будит отец. Быстро умывшись, я бегу завтракать. На столе дымятся великолепные беляши и чай. Забыв о вчерашнем, я тяну к себе самый румяный.

— А пари? — останавливает меня отец.

— Так это же не хлеб, а беляши.

— Нет, не хлеб, но «хлебопродукт». Ешь простоквашу без хлеба и беги купаться.