Костёр 1960-07, страница 8

У Седого мать работает билетершей, так оп может провести па какую хочешь картину.

Даже если «Детям до 16 лет вход восирещен». И притом бесплатно. Кто от такого откажется?

А Генка отказался. Хотя картина была про летчиков. А дома у него даже телевизора нет. Неужели он всё еще про зиму помнит?

Зимой наладился Седой у Бориски Воробьева завтраки на большой перемене отнимать. Тому бабушка сунет в портфель и булку с маслом и колбасой, и яблоко, а Седой

отберет — сам слопает, да еще пригрозит. Так и носил Бориска Седому до самых зимних каникул свои бутерброды в сумке.

В третьей четверти стали мы в одну смену учиться. Заметили с Алешкой Лоцманом это дело, сказали учительнице. Что было!..

Генка тогда лежал больной. Мы ему рассказали, он раскричался: «Надо было, говорит, не жаловаться, а самим...» Самим? Пожалуй! Седой потом поймает на улице оДного...

В общем, что было — то прошло. Больше Седой Бориску не трогал. И почему бы не пойти в киио, раз приглашают? Тем более — кто узнает? Ни одна живая душа...

Чудной все-таки этот Генка. А?

* *

Раз возвращаемся с Невы домой парком. На боковой аллее ребята в деньги играют. Алешка Лоцман говорит: — Глядите, Седой!

Пошли посмотреть. Стриженый парень размахнулся, рр-раз — к самой черте битку кинул. Без промаха.

— Ребя, ребя, — зашептал Бориска Воробьев, — глядите, Седой орденом бьет!

— Где?..

И правда, у Федьки Седого вместо битки —орден. Большой, блестящий, с обколотой эмалью.

Только я нагнулся, чтоб рассмотреть, — вдруг чья-то спина передо мной. Это Генка выскочил. Выскочил вперед, схватил орден и зажал в кулак. Седой выпятил губу, поднялся с корточек.

— А ну, положь.

— Брось, — шепчет Алешка, — брось, Генка. Больше всех тебе надо, что ли? Генка даже не обернулся, а сразу как развернется, как даст Седому!

Мы даже попятились. Их трое, нас, правда,четверо, только четвертый — Бориска. Маленький. А они вон какие здоровые. У одного на пряжке буквы «РУ»...

Генка против Седого — малыш. Тот ему сразу иос разбил. Свалил на землю, руку заломил, выкручивает, чтобы орден отнять. Мы стоим, мнемся: двое дерутся, третий не мешай. Бориска Воробьев, правда, не вытерпел: сверху навалился. Да что с него толку? Стриженый схватил Бориску за рубаху, прямо на воздух поднял. А тот, другой, с буквами на пряжке, и говорит:

— Не трогай. Вообще-то правильно...

И пошел вместе со стриженым прочь по аллее. Седой увидел, что один остался, заревел:

— Отдай орден!

— Не отдам.

— Отдай, не твой!

— А твой? -

— Мой, это отлов...

— Отцу и отдам.

6