Костёр 1964-03, страница 35

ма отец писал, что у меня легкомысленный подход к делу и мягко называл меня шляпой. За «шляпу» я не обиделся. Если бы отец знал, что и как получилось с пиропом, он бы не делал таких поспешных выводов.

Я еще раз перечитал оба письма и окончательно успокоился.

Первым делом мне надо распутать историю с пиропом. Завтра воскресенье, и я, пожалуй, пойду к оленьему пастуху. Если взять напрямик через тайгу, часа за три можно добраться к его юрте. Жаль, нет у меня тут настоящего друга. Но что сделаешь — раз нет, значит нет.

Манич несколько раз пытался помириться

со мной. У чёловека нет никакого самолюбия'. Его бьют, а он подлизывается и виляет хвостом. На месте Манича Ленька поступил бы совсем по-другому. Впрочем, - про Леньку я сказал просто так, для сравнения. Ленька — отрезанный ломоть и возвращаться к этому не будем.

Между прочим, Манич получил сегодня посылку. В огромном ящике, обитом с углов железными скобками, было на взгляд не меньше пуда. Манич взвалил этот сундук на плечи и немедля ушел прятать свой харч в тумбочку. Правильно все-таки я назвал этого типа мистером Манчем!

В ЮРТЕ

Все дело испортила Ира-маленькая. Она догнала меня на краю поселка и спросила:

— Коля, куда ты идешь?

Я сказал первое, что пришло в голову:

— За цветами.

В глазах Иры засияло два крохотных черных солнышка. Я сразу понял, что дал маху. Теперь от Иры не отвертишься.

Так оно и получилось.

Ира-маленькая заправила за уши свои черные, вечно спадавшие на щеки волосы, и вприпрыжку пошла за мной.

— Идем, я знаю, где цветы.

Только этого мне и не хватало! Если я не успею вернуться к обеду от пастуха, Пал Палыч снова будет задавать различные вопросы и придираться ко мне.

~ В принципе цветы я люблю. Но в школе об этом лучше не заикаться. Мальчишки утверждают, будто масштабные люди выше цветов и прочих предрассудков.

Но сейчас у меня была только одна мысль: поскорее набрать цветов, отделаться от Иры и махнуть к оленьему пастуху.

Собирать цветы мы начали прямо на опушке. Вокруг березок цвели белыми островками ромашки, поднявшись в полный рост из травы окликал мохнатой шапкой полосатых ос иван-чай, дотлевали, будто угольки в костре, последние жарки. И только багульник стоял меж цветов горюн-горюном. Видно, еще совсем недавно налетел в эти места низовой ветер, сорвал с веток фиолетовые лепестки и унес за Вилюй. Потому и небо сейчас за рекой такое нежное и чуточку голубее, чем везде.

Я набрал за десять минут огромную охапку цветов и крикнул Ире;

—Пошли,. что- ли? Вот у меня-сколько?

Ира-маленькая улыбнулась в ответ и снова склонилась над каким-то цветком. Все мои планы летели вверх ногами. Пока Ира соберет свой букет, как раз к обеду затрубят.

Объяснять Ире, куда мне надо идти, глупо. Самое верное дело — улизнуть. Потом можно что-нибудь придумать и оправдаться. Ира тут, конечно, не заблудится. Вон — Вилюй, а вон и наш поселок. Раз-два и там.

Сначала я пятился от дерева к дереву, потом развернулся на сто восемьдесят градусов и нажал на все педали... Вперед!

Тайга становилась все плотнее. Вокруг стояли теперь лишь сосны да высокие ли_: ственницы, такие, что не добросишь камнем; Лишь кое-где росли меж деревьев кусты черемухи да колючий, вцепившийся насмерть в землю, шиповник.

Я остановился. Надо оглядеться, куда занесли меня мои ноги. Ага — справа поблескивает Вилюй, чуть слева — дорога, по которой мы недавно пришли в поселок, а вот он я. Придется взять еще левее, срезать угол и тогда все будет в порядке.

Летом в тайге броди сколько хочешь. Никто не тронет. У волчишек свои дела, у медведей— свои.

Вскоре мне попалась тропка. Видно, совсем недавно шел по ней к Вилюю охотник. Вот тут, на этом растрескавшемся вдоль и поперек пеньке, он курил, а вот сорвал масленок, потрогал пальцем тугую, как мяч, шляпку и положил у тропы:

— Ты меня извини, гриб, я за тобой в другой раз приду.

Нет на свете ничего милее таежной тропки. Но мне пришлось с ней расстаться. Она свернула влево, а мне надо прямо. У тропки свои дела, у меня — свои.

3.1