Костёр 1968-11, страница 65
без памяти, обожает ее! Оказывается, это было лишь мимолетное увлечение, не больше. Несколько месяцев он добивался ее любви. Всего неделю назад она призналась, что любит его. В течение этих семи кратких дней он с гордостью считал себя счастливейшим мальчиком в мире, и вот в одно мгновенье она ушла из его сердца, как случайная гостья, приходившая на минуту с визитом». Кто этот «изменник»? Конечно, Том Сойер. И вам не приходит в голову вопрос, правильно ли он поступил. Том вообще-то нехорошо поступил, но мы охотно прощаем ему это. Почему? Потому, я ду^лаю, что несмотря на «непостоянство» и всякие другие недостатки, которых у Тома предостаточно, он отважный, добрый и честный мальчуган. А кроме того, мы чувствуем, что с каждым из нас, увы, может произойти нечто подобное. Итак, нас не любят. Разлюбили. И правильно там они поступили или неправильно, нам от этого не легче. Нам тяжело, грустно, а главное, обидно. Чего жаждет наше обиженное сердце? Мщения! Обиженная девочка будет высказывать полное пренебрежение, презрительное равнодушие к недавнему предмету своей влюбленности и, наоборот, необыкновенную симпатию к некоторым другим людям... Обиженный мальчик очертя голову кинется совершать геройские подвиги, которые должны показать, кого «она» лишилась и о ком когда-нибудь будет горько жалеть... Любовь ли это? Катя А. так и спрашивает в своем письме: «Любовь ли это у нас или пока просто жизненные страдания?» В груде писем, которая лежит передо мной, каждое второе письмо кончается подобным вопросом. Спрашивают: а в пятнадцать бывает? А в четырнадцать? А в двенадцать? А в тринадцать? Когда мне было пятнадцать лет, летом, на берегу Черного моря я была безнадежно влюблена в одного курсанта. Все мне в нем нравилось, я с восторженным сочувствием слушала его историю о том, как он был посажен на гауптвахту за то, что, выскочив из строя, поддал ногой консервную банку. Он казался мне героем, этот курсант. А четырнадцатилетний брат этого курсанта был не менее безнадежно влюблен в меня. Он разыскивал меня в лесу, где я бродила в мечтах о его брате, и дарил мне пригоршни светляков, которые потом до полусмерти пугали мою бабушку, расползаясь по комнате и светя могильным светом. Его мама жаловалась, что она не для того привезла своего сына на юг, чтоб он терял аппетит и худел из-за какой-то девчонки... Тем летом вся компания дачников (нашего возраста и помладше) играла в традиционную почту, и вокруг так и летали записки: «Я тебя люблю», «Я тебя тоже», «Я люблю другого»... Скажите, зачем вам необходимо знать точное название чувства, которое вы испытываете? Если я отвечу вам, что любви в этом возрасте нет, разве вы перестанете страдать от неразделенного чувства, от уязвленной гордости, от обиды, от неудовлетворенного тщеславия, от непонятости?.. Поверьте мне, никакое точное определение не избавит вас от «жизненных страданий», как замечательно выразилась в своем письме Катя А. Эти «страдания» переживает каждый человек, способный чувствовать. Катя пишет еще, что ей очень нравятся рассказы о дружбе и любви, что она учится по ним, «как поступать можно, а как нельзя». Должна тебе сказать, Катя, что ни самые умные взрослые, ни самые лучшие книги не могут установить твердые правила, как поступать в каждом конкретном случае. Книги только прибавляют человеку душевных сил, необходимых ему для того, чтобы совершать прекрасные поступки. Марина Рачко, журналисi ф % Ф ^ Л >\Н* 8* / |
