Костёр 1975-02, страница 42

ные мысли. Но вот же пью и просто охлаждаюсь, ничего не проникает. К тому же рядом цедит напиток спутник Стратофонтовых Помпе-зов Грант Аветисович, сотрудник общества «Альбатрос».

Ну, Помпезов, конечно, Грант Аветисович цедил напиток приговаривая:

— Наш-то квасок покрепче будет.

Ну, отец, конечно, Эдуард встретил в Орли знакомого — мистера Бэзила Сноумена, такого же, как он сам, члена Клуба Покорителей Вершины Навилатронгкумари с Восточной Стороны, ну и, конечно, бил баклуши вместе с этим джентльменом, предаваясь приятным воспоминаниям.

Ну, бабушка, конечно, Мария Спиридоновна купила множество цветных пост-карточек и направляла теперь приветы друзьям-однополчанам.

«Привет орлам из Орли!» — таков был текст. Не так уж дурно, не так ли?

Ну, и Гена, конечно же, Стратофонтов среди всеобщего битья баклуш продолжал развивать наше приключение, на то он и наш главный герой.

Для этой цели он сидел в мягком кресле и беседовал с Юрием Игнатьевичем Четверки-ным о таинственной «флейточке».

Ну, Юрий, конечно, Игнатьевич Четверкин сидел с ним рядом и доброжелательно смотрел на парижан и гостей французской столицы. Четверкин находил, что с 1916 года, когда он побывал здесь в составе Русского Экспедиционного Корпуса, парижане почти не изменились: те же «силь ву пле» и «са ва». Между тем он рассказывал своему юному другу о «флейточке».

В марте 1914 года подпольная группа, к которой Юрий Игнатьевич примыкал, решила организовать побег из крепости одного революционера по имени Павел Конников. Этот человек для всей мыслящей молодежи России был настоящим идеалом: моряк, путешественник, боевик 1905 года, один из первых русских авиаторов, подпольщик, публицист, спортсмен... Такого особенного человека и спасать-то надо было как-то особенно, и молодежь ошеломила жандармов своей дерзостью...

В час прогулки над двором крепости появился военный ньюпор и сбросил взрывательный пакет на стену. Вреда никакого от этой бомбы не было, но дыму, шуму, паники на всю ивановскую. Со второго захода Четверкин (ньюпор пилотировал, разумеется, он) сбросил за борт веревочную лестницу, и когда вынырнул из дыма и полетел к лесу, увидел на веревочной лестнице человека с развевающейся шевелюрой — это был Павел Конников!

Объявлена была тревога по всей округе. Жандармы знали, что самолет скрылся где-то поблизости в карельских лесах, и обложили все дороги и тропы. Одного не учли малоразвитые жандармы — особенностей буерного спорта. На льду одного из озер Четверкина и Коннико-ва ждал буер, предварительно доставленный

из Финляндии, буер, который при попутном ветре мог развить скорость современного автомобиля. Да, именно буер и пара надежных «маузеров» помогла революционерам вырваться из кольца.

Конечно, началась дружба. Конников был старше Четверкина на два десятилетия, но ведь дружбе, как мы видим, не мешает разница даже и в шесть десятилетий. Конников под конспиративным именем Василий Никитович Бурже вместе со своим молодым другом участвовал во всех авиационных праздниках, конструировал новые аппараты, а когда разразилась первая империалистическая война, они вместе начали летать на первом в мире многомоторном бомбардировщике Сикорского.

Рядом они прошли и гражданскую. Однажды, в дни эвакуаций белых армий с юга России, Четверкин и Конников совершали воздушную рекогносцировку над Новороссийским портом. Шрапнельный снаряд с миноноски прикрытия взорвался слишком близко от старого латаного-перелатанного «вуазена». Они еле дотянули до берега и врезались в гору. Юрий Игнатьевич потерял старшего товарища.

Подобно многим скитальцам, романтикам, бунтарям Конников не успел обзавестись семьей, он был совершенно одинок, и все его имущество осталось Четверкину, а именно: ковровый саквояжик с двумя сменами белья, свитером, бритвой «жиллет», томиком стихов и вот этой «флейточкой», которую он привез из своего заморского путешествия еще до революции пятого года.

Он не был особенно музыкален, этот своеобразный человек, но иногда в какие-нибудь меланхолические минуты он начинал играть на этой дудочке, вернее, не играть, а дуть в нее— она сама как будто бы играла. Из нее вырывался странный диковатый примитивный мотив, немыслимо далекой древностью, допотопными временами веяло от этих звуков.

Любопытно также, что если Конников играл