Костёр 1981-12, страница 31

Мы с Юриком засмеялись. Саня всегда бывал немного неуклюж, зато он быстро придумывал.

А я придумала такое:

— Никто, никто, — сказал он, покусывая кружку. — Никто, никто, — сказал он, — не станет бить старушку.

После меня придумал Саня:

— Никто, никто, — сказал он, — отверточкой-отверткой, никто, никто, — сказал он, — не отвернет метелку.

Глупость явная, но смешно. Сам Саня от смеха даже катался около батареи. Горланили так, что должно быть, в квартирах было слышно, и моя мама наконец вышла на лестницу и позвала меня домой. С ребятами договорились: Новый год встречаем с родителями, а после двенадцати собираемся у меня.

Гостей дома не ждали. Мама и бабушка сидели у телевизора. Елка, конечно, у нас была, как всегда, но стол совсем не праздничный. Будто для завтрака накрыт. Только посредине, одиноко и как-то буднично возвышалась бутылка сухого вина, а рядом лимонад — для меня.

По-моему, мама с бабушкой настолько привыкли к праздникам, так много их на своем веку справили, что теперь устраивали Новый год просто для «галочки». Обидно, я ведь очень ждала этого дня, самого замечательного праздника, который повторится только через триста шестьдесят пять дней. Из детских елок с Дедами Морозами, которые раздают подарки, я выросла, но как можно вырасти из праздника, когда должно быть шумно, весело и обязательно должно случиться что-нибудь волшебное.

Время тянулось медленно. И вот, наконец заговорил диктор — очень торжественная минута, когда нельзя суетиться, нужно сидеть за столом спокойно и серьезно. А мама с бабушкой только от телевизора оторвались, загремели вилками и ножами и стали открывать бутылку сухого вина. Да не тут-то было. Они открывали по очереди и вместе — одна тянула бутылку, другая ручку штопора. Пробка оказалась тугой, никак не поддавалась. Мама побежала к соседям по лестничной площадке, а в это время стали бить куранты. Нужно чокнуться и желание загадать. А мы с бабушкой сидели перед пустыми бокалами. Уже гимн играл, когда мама вернулась. Вот тебе и праздник, вот тебе и волшебное...

Минут через пятнадцать пришел Юрик. Я особенно обрадовалась ему, потому что разобиделась на своих. Не успели мы закрыть дверь, как услышали на лестнице завывание, похрюкивание, похрапывание. Смотрим, белое что-то движется, на нас плывет. Даже струхнули немного.

А это белое к нам приблизилось и оказалось Саней в простыне и маске. На месте глаз две дырки прорезаны, на месте носа — перевернутое сердечко. Оскаленная челюсть от уха до уха нарисована. Хорошо у него получилось. Особенно, когда Саня, раскачиваясь, плыл вверх по лестнице.

Мы с завистью рассматривали Саню. А он весь надулся от гордости и пропел замогильным голосом:

— Никто, никто, — сказал он, вставая из могилы. — Никто, никто, — сказал он — и съел кусочек глины.

— Здорово, — сказала я. — Гениально.

— Давайте, — предложил Юрик, — нарядимся привидениями и пойдем на улицу людей пугать.

Саня стащил „с себя простыню и маску, и мы, как ни в чем не бывало, вошли в квартиру. Мама и бабушка продолжали смотреть «Огонек». Тогда мы потихоньку проскользнули в спальню, и я для себя и Юрии?й вытащила из постели простыню и пододеяльник. С масками еще проще: в маминой рабочей коробке много белых кусков материи для починки белья. Прорезали дырки для глаз и носа. А Саня говорит:

— Хорошо бы еще что-нибудь добавить — устрашающее. Нарисовать бы чернильным карандашом... _у>

— Ты с ума сошел! — возмутилась я. — На своей простыне рисуй что угодно. Тем более чернильным карандашом.

— Можно акварелью,предложил Юрик, — она отстирывается.-

Я наотрез отказалась и тут вспомнила, что у нас дома есть одна замечательная вещь, которая привидениям совершенно необходима.

А вещь эта — старинный стеклянный фонарик. Наверное, он когда-то служил ночником, только не на моей памяти, а сейчас лежал в кухонном шкафу. Размером и формой он — футбольный мяч. Синий, с гравированными ветками, похожими на клюкву, г Снизу фонарик закрыт медной крышечкой, а сверху три соединяющиеся цепочки.

Я принесла фонарик и прилепила на дно огарок свечи. Мальчишки застонали от восторга, когда увидели — так это здорово вышло. Уже не помню, как я отпросилась, будто бы к Сане, и мы вырвались. На лестнице обрядились в простыни, надели маски и. зажгли в синем фонаре свечу.

На дворе было довольно светло от ярких окон и снега. Й все-таки выглядели мы отлично.

Голубое пламя металось в фонаре и бросало на сугробы вдоль газонов странные тени, ломающиеся от гравированного рисунка на стекле. Я выступила вперед и поплыла, раскачивая фонарем. Мальчишки закружились, замахали руками и завыли. Жаль только, на дворе не было ни Души. Тогда мы вышли на улицу. Но улица наша — тупичок, и опять мы никого не встретили.

Мы поплясали, повыли и надумали зайти к нашей однокласснице, Асе Косоедовой.

Открыла Асина мама. Сначала она, может быть, даже испугалась. Но, конечно, она не поверила, что мы привидения.

Тут появилась Асина старшая сестра. Нас узнали, затащили в полутемную комнату, которая освещалась только елочной гирляндой. Должно быть, там . было много людей, но все они передвигались, блики от фонаря бегали по стенам, и я никак не могла прикинуть, сколько же там народу. Асина сестра шепчет мне: «Ася на даче, у бабушки», — и громко объявляет:

26