Костёр 1985-11, страница 25

посмотрел в деревянное блюдо, которое подала ему сестра, и спросил удивленно:

— Сестра моя, вчера с охоты я принес целого изюбря, а в этом супе, что ты сварила, нет ни кусочка мяса!

— Год на год не приходится. Река разольется, как жить будем? Надо делать запасы,— отвечала сестра и хитро прищурилась.

В тот день охота прошла удачно — брат добыл сохатого,

но на следующий день повторилось то же. Так прошло несколько недель и стал брат слабеть от голода. Смотрит он на сестру, а у нее румянец на смуглых щеках играет, будто бы она не ест вываренных кореньев.

«Ах женщина, — думает брат, — темное дело ты замыслила».

На следующий день собрался брат на охоту, взял лук, стрелы, лыжи надел, с сестрой попрощался. Но в тайгу он не пошел, а спрятался за поленницей около юрты. Что же видит он: выходит сестра из юрты, на ней халат из рыбьей кожи, медными монетами украшенный, на запястьях браслеты, в ушах серьги. Вышла она и поет. Зовет самого Амбу. Тут — крак! — толстая лиственница, стоявшая у юрты, раскололась и вышел из нее Амба! Огромный, страшный, заросший рыжей шерстью, пена стекает с острых клыков. Задрожал брат за поленницей, рука сама к луку потянулась. А сестра ничего — взяла Амбу за руку, улыбнулась ему ласково, повела в дом.

«Вот кто все мясо съедает,— понял брат. Почернел от горя и заплакал.— Один я теперь на свете, нет у меня больше сестры. Предала она меня».

На следующий день притворился брат больным, лежит, семью шкурами укрылся, стонет тяжело. Сестра обеспокоилась, вытащила она остатки мяса, что вчера для Амбы варила, но не стал брат есть того мяса.

— Больше ничего нет, —сказала сестра.

— Там на сопке оставил я половину сохатого, всего не смог принести, — сказал брат.

Делать нечего. Надела се

стра лыжи, впряглась в сани, побрела на сопку.

Тут брат шкуры с себя сбросил, вытащил сестрин халат, расписные олочи надел, брови углем подвел и пошел к лиственнице. Остановился и поет, как вчера сестра пела. Но на этот раз Амба не спешил появляться. Из лиственницы раздалось урчание и грозный голос спросил:

— Что с голосом твоим, женщина? Уж не больна ли ты?

— Ночью сильный мороз ударил, вот я голос и потеряла.

Крак! Раскололась старая лиственница, появился Амба. Изо всех сил натянул брат тетиву лука, впилась стрела прямо в грудь Амбы. Дико взвыл он и упал замертво, а лиственница в тот же миг в труху рассыпалась. Смотрит брат на Амбу, куда спрятать его? Бросил брат Амбу в прорубь.

Тем временем сестра вернулась. Как увидела она, что нет лиственницы, побледнела как снег.

— Что ты наделал, брат! Ты

убил моего мужа, своего шурина. Ведь он не Амба вовсе, а прекрасный богатырь — яг-дигэ, только заколдованный!

Стала она искать тело мужа — видит: кровавые следы к проруби ведут. Побежала она к проруби, да и бросилась туда.

Вышел брат из юрты, горько плачет: «Двое нас было на белом свете, теперь я один остался. Своими руками сестру погубил, как дальше жить буду?»

И тут чудо случилось. Поднялся брат в воздух и полетел, как птица. Долго ли летел, я не знаю, только прилетел он к морю и видит: много юрт на берегу стоит — люди живут. Спустился брат на землю, вошел в юрту и видит: сидит его сестра, а рядом с ней богатырь-ягдигэ лежит раненый, шкурами укрыт, стонет. Сестра как увидела брата, и заплакала и засмеялась: «Мужу моему ни смерти, ни жизни нет, один ты его спасти можешь». Вынул брат из груди юноши стрелу, и встал тот цел и невредим.

— Ты ранил меня, охотник,— сказал юноша-ягдигэ, — но и я перед тобой виноват, зачем

сразу не открылся тебе. Но не будем помнить зла. Бери в жены мою сестру, красавицу Лан-га. Возвращайся с ней в свою юрту. А мы здесь жить останемся.

Так они и сделали. Счастливо зажил брат, а жена его ока

залась такой искусницеи, что в рыболовные сети, которые она сплетала, таймень и ленок сами шли. Говорят, что с тех пор и живет наш народ на этой реке, и закон у них такой — друг другу помогать, а зла не помнить».

Старая Нядига замолкает. Тихо плещет Бикин, доносится отдаленный гул лодочных моторов.

Уже поздно. Нам пора в обратный путь. Вася машет рукой лодке, идущей нам навстречу. Это возвращаются с таежных болот сборщики ягод. Их тяжело груженный бат идет медленно, оседая под тяжестью мешков с голубикой...

До свидания, Нядига, до свидания, Олон, мы еще вернемся сюда.