Костёр 1986-06-07, страница 53

любия. В заключение выражает желание, чтобы рисунки были переданы в музей Нижнего Новгорода... Надо ли говорить, как был я рад и горд: письмо от самого Горького! Рисунки я, конечно, музею подарил, они сейчас находятся там, а письмо храню, как величайшую драгоценность.

Дальше — событие печальное. После письма я, естественно, стал мечтать о встрече с Горьким, мечтал поработать с ним. И такая встреча была мне назначена. В условленный день я чуть свет пришел в знаменитый ныне дом Горького на улице Качалова. Торопился, торопился и все — напрасно: мне сказали, что Алексей Максимович болен и врачи никого к нему не пускают. Просит отложить встречу. Шел 1936 год... Скоро Горького не стало.

Ну, а мне ничего не оставалось делать, как быть и далее верным ему. В последующие годы я проиллюстрировал «Мои университеты», «В людях», «Детство». Иллюстрации создавались в разное время. Особенно запомнились те, что писал в тяжелое военное время и, не намного легче — послевоенное время. Несмотря на разрушенное хозяйство, тяготы его восстановления, страна считала возможным, и даже нужным, дарить своей детворе новые книжки. И прежде всего книжки Горького...

Уходя из мастерской художника, я оглянулась. Среди рисунков, лежащих на столе, были и такие знакомые с детства. Среди них — юный, устремленный в будущее, верящий в счастье Алеша.

Так получилось, что и следующая встреча была в мастерской, правда, не художника, а скульпторов, двух комсомольцев, выпускников Сури-ковского института.

И еще общее с той первой встречей было то, что в обоих молодой, вступающий в мир художник соприкоснулся с жизнью замечательной.

Их Пушкин

...У каждого из нас свой Пушкин. Это, наверное, потому, что очень разные у него стихи и очень разный был он в жизни. Я догадывалась об этом, но по-настоящему поняла, только попав в мастерскую Михаила и Андрея Забалуевых.

Представляете: на столах, на полках разные Пушкины! Одни только в карандаше на листе картона, другие в глине, третьи уже отлиты в гипсе или даже в бронзе. Вот — мальчик в лицейском мундире, курчавая голова, открытый незащищенный взгляд. Только что написаны первые стихи. Лучший в классе поэт. Пока только— в классе! А вот — еще один Пушкин. Уже юноша, стремительный и порывистый. Он напряжен и тревожен. Недавно подавлено восстание декабристов, среди его участников столько друзей. Им грозит либо эшафот, либо ссылка в Сибирь. Что за момент запечатлен? Может быть, тот, когда Пушкин вышел из дворца, где царь спросил его: «Пушкин, если бы ты был в

Петербурге, принял бы участие в четырнадцатом декабря?» И незамедлительный ответ:

— Неизбежно, государь. Все мои друзья были в заговоре и я был бы в невозможности отстать от них...

А вот совсем непривычный для нас Пушкин — на коне! Полноте, да когда же он был всадником? Был, и не раз. Одно только путешествие в Арзрум проделал верхом. Значит, может быть и скачущий Пушкин? Может...

— Миша,—-спрашиваю я,— но почему все Пушкин, Пушкин и Пушкин?

— А как же иначе. Он тепарь с нами всегда. Началось так: мы с Андреем побывали в Михайловском и особенно остро почувствовали: Пушкин жив. Да, да, для всех нас, для каждого русского человека он не умирал. И когда в институте объявили конкурс на проект памятника поэту, мы тотчас решили — будем участвовать. И начали работать. Поверите, мне он даже по ночам снился. И все время разный. Делали эскизы, модели. Остановились вот на этой, она и пошла на Всесоюзную выставку скульпторов 1983 года.

— Что у вас в замыслах? Пушкин?

— Он, Пушкин в лицейские годы. Подросток. Мальчик. Однолетка наших школьников. И в то же время такой, что в нем уже угадываются черты будущего Поэта и Гражданина. Трудно! Но все время помогают пушкинские стихи. Мы повторяем их без конца.

...Вот как бывает. Заслуженный художник, автор громадного количества работ, и совсем молодые. И всем троим нужны, как старшие друзья, истолкователи жизни, творческие образцы — Пушкин и Горький.

Н. ПАВЛОВА