Костёр 1988-03, страница 5

Рубашонка на плече стыдно разорвалась, а в ды-ре-то, погляди, синий синяк!.. Волчки бежали следом, обнюхивали ее закоченелые, сбитые ноги...

Добрыня, сам в одной рубахе, кинулся к ней опрометью. Она, впрочем, на шее у него не повисла. Еще и уперлась ладонью в его грудь, не допустила к себе. Что-то сказала ему — да гордо, властно сказала! Совсем не похожа была на прежнюю, ласковую, какой я всегда ее помнил.

Ну, Добрыня мой никаких там ее глупостей слушать не стал. Схватил в охапку и в два шага перенес в дом на руках: согрейся, мол, наперво. Потом будешь ругать!..

Добрыня опустил девчонку на лавку возле печи, и бабка Доброгнева тут же накинула на нее жаркую овчину. И захлопотала — поскорее согреть медового сбитня, напоить ее, замерзшую! А сам усмарь сел тут же, прямо на пол, взял в ладони девкины ноги, совсем иззябшие, синие и в крови. Принялся греть дыханием, растирать... Она только губы кусала. У меня, и то по старой памяти больно закололо в подметках. Не по травке небось бежала!.. И все мы молчали. Да о чем тут еще спрашивать, с хорошими вестями так не приходят...

Гордая Найдена сперва как-то держалась, потом, отогреваясь, заколотилась всем телом, застучала зубами, и слезы полились по щекам. Такие слезы унимать без толку, тут жди, пока высохнут сами. Добрыня натянул на нее вязаные носочки-копытца, пристроился рядом на лавке, обнял, прижал к себе. Вот ведь как: лом железный мог намотать себе на кулак. А тут не знал, как утешить плачущую девку, и сам был оттого беспомощен и жалок.

Найдена вдруг встрепенулась испуганно — так, будто следом вот-вот должна была помчаться погоня. Выпростала руку из-под овчины, кое-как утерла глаза:

— Добрынюшка!.. Не раздумал еще в жены за себя брать?..

Ну точно малая пичуга пораненная, подобранная из-под ног, сама не ведающая еще, в добрую ли ладонь угодила! Добрыня отвел ей мокрые спутанные волосы со лба:

— О чем спрашиваешь, Словиша моя?

— А не раздумал,— прошептала Найденка,— так ныне бери. Жизномир, братец мой старший, сказывал, будто с Гуннаром Гуннаровичем вено за меня обговаривать станет. А меня вот батогом вразумил да на замок запер, потому на пир тот я своей охотой не шла...

Смотри-ка ты, как дело поворотилось! У Доб-рыни аж желваки выступили на скулах.

— А давно ли,— спросил,— он, твой братец, так тебя учит?..

Она снова всхлипнула:

— Да вот как урмане вернулись, с того дня и повадился... я тебе-то не сказывала...

И то правда, трусости за моим кожемякой отроду не замечали. Не струсил и тут! Встал сам и девку заставил подняться, подхватил сползшую было овчину. Повернулся к бабке и достал рукой пол:

— Бабушка любимая, государыня Доброгнева Гостятична! Челом тебе бью — возьмешь ли в дом жену мою родимую, Найдену Некрасов-ну?..

Вот и все! Ни сватов тебе, ни сватовства, ни свадьбы самой. Да и на что? Долго вилась веревочка, а узелком связалась в один миг. Муж с женою — и никому теперь ее у Добрыни не отнять. Покуда живы оба, он и она. Меня потом прошибло, как вдумался. Муж с женою!.. Вылетело слово, его и стены избяные слыхали, и печка, и огонь в печи. И хоть как теперь, а решенного не перерешишь: они слову тому ручатели, они сами правдой стоят и другим душой кривить не велели...

Тут они двое бухнулись перед бабкой на колени, и она, точно удивившись, сперва всплеснула руками, а потом ухватила обоих за встрепанные вихры и притянула к своей груди две беспутные головы:

— Ой, да сиротки же вы мои несмышленые...

п.

Поближе к утру Добрыня перевяжет Найденки-ну косу веревочкой и срежет ее у затылка. А потом пойдет с этой косой к Жизномиру, понесет честный откуп за умыкание сестры. И еще вено за то, что она его, Добрыню, разула, стала его женой.

— Вы, детки, теперь на реку сходили бы,— присоветовала им Доброгнева.— Поклонитесь ей, пускай она знает.

Вот мудрая бабка! Как затеет Жизномир суд-тяжбу да закричит испытывать водой, кто тут прав, кто виноват,— неужто не поможет мать-река тому, чью клятву слыхала?

— Ты не ходи,— сказал мне Добрыня.— Посиди дома, мало ли что.

Дома так дома, мне все равно. Но старая воспротивилась:

— Пусть, пусть идет. Лишний видок будет, а и князю он ведом!

Добрыня не стал ей возражать, велел мне обуваться.

Одну собаку он привязал возле ворот, другая побежала за нами. Собаке такое всегда в радость.

Подле дома слыхать было тишину, в которой стыли вокруг города исполинские, заваленные снегом леса... Тяжкий мороз, будто горстью, накрыл птицу на гнезде и зверя в логове — как они, согретые своим лишь теплом, мыслили пережить эху ночь?.. Воздух и тот казался густым, горло сжималось само, не хотело его принимать.

Над рекой стояло призрачное сияние, у берегов залегла кромешная темь. Добрыня с Найденой спустились на самый лед, мы со старой остались их ждать. Муж и жена низко поклонились реке:

— Помнишь ли, государыня Мутная,— сказал ей Добрыня,— как мы с невестой моей вот здесь же при тебе в любви обещались? .

Гул прокатился меж берегов и завершился громким треском прямо около нас! Это под пятою мороза лопался крепкий прозрачный лед. Я невольно

3