Костёр 1989-08, страница 52

Вообще-то я не впервые собираю клюкву. И всюду мне приходилось собирать ее уже после того, как по мхам болотным прокатывались две-три волны сборщиков. Некоторые оборотистые сборщики еще в августе собирают белобокую, рябенькую клюкву, а затем красят ее марганцовкой и везут на рынок. Таких дельцов в народе совершенно справедливо называют хапугами.

Что это? Из глубины заболоченного леса доносится хлюпанье, сучья трещат. Паша сиганул ко мне:

— Эва! Ай, как плохо, что вы некурящий! ОН табаку не переносит. Это ОН тут вокруг...

— Почему решил, что медведь?

Паша округлил глаза, приложил к губам палец: не говори слово «медведь»!

— ОН тут харчился, а мы его потеснили. ОН теперь и ломает суковья, пугает нас.

Я сунул Паше коробку со спичками и посоветовал ему не причитать, а разводить огонь.

Пока мой товарищ чиркает, разбрасывая вокруг себя спички, я сижу на бревне, меняю мокрые носки и портянки. И тут увидел то, что как раз и нужно Паше — пачку «Беломорканала», лежащую здесь с прошлой осени. На дне пачки обнаружил смятую папиросину и крошки табака. Паша вытряхнул в ладошку горсточку табаку и, крепко зажав это сокровище в кулаке, отправился к костерку, который больше дымил, чем горел.

Продолжаем собирать клюкву. Сучья больше не трещат. Неужто щепотка прошлогоднего табака, брошенная в огонь, отпугнула зверя? Впрочем, у медведя тонкое обоняние, а смрад табачный ему, конечно, мерзок, отвратителен, и он всегда напоминает о смертельной угрозе... А вообще-то летом медведи миролюбивы, не нападают на людей. Даже если им и мешают лакомиться сладкой ягодой...

Вот ведь, друзья мои, в какие поистине медвежьи углы приходится забираться, в царство лешего, чтобы добыть корзи

ну драгоценной клюквы! В былые времена сбор ягоды считался простым, сравнительно легким делом. Взял человек корзину и пошел к заветному, нагляженному мху. При каждой деревеньке были как бы свои клюквенные угодья. Люди не мешали друг другу собирать ягоду ввиду ее изобилия. А прилавки городских рынков просто ломились от мешков с клюквой, притом недорогой, по нынешним временам просто баснословно дешевой. А теперь для того, чтобы собрать два пуда ягоды, иногда приходится снаряжать настоящую экспедицию.

Почему так случилось, что клюкву (впрочем, и морошку, и бруснику, и чернику) с каждым годов все труднее собирать?

В прошлом я почти каждый год приезжал в Накол, в район Лосиного мха. Я видел, как толпы людей вытаптывают мхи, обдирают их так называемыми «комбайнами», варварскими орудиями для сбора ягоды, замечал, что все беднее и беднее становится не только Лосиный мох, осушаемый Агропромом, но и все прилегающие к нему мхи. Природа-то ведь едина, все взаимосвязано! Можно сказать, на моих глазах исчезли другие ягодные места Ленинградской области, где сборщики за день столько набирали ягоды, что с трудом выносили свои рюкзаки с болота. Например, некоторые мхи вблизи деревни Лавния, Пупышевский мох. Ведомства и министерства погубили почти все клюквенные болота вокруг больших сел и городов или же просто отравили их. Сколько раз в пути открывалась знакомая картина: гут болото ковыряют ковшами экскаваторов, рассекают, режут канавокопателями, затем превращая его 8 малопродуктивные «культурные» угодья совхозные, в ряды чахлых лесопосадок. У нас под Ленинградом на так называемой Лева-шовской пустоши собираются создавать гигантский центр развлечений для иностранных туристов. А чего жалеть «пустошь, заболоченный участок»?

А между тем, именно здесь растет восковник, который занесен в Красную книгу.

«Культурные угодья» на месте бывшего клюквенного поля в окрестностях Лавнии, на которые затратили сотни тысяч рублей, в скором времени превратились в совершенно непригодный для пастьбы и сенокоса кочкарник, заросший лозняком.

Словом, совершенно ошибочно мнение, будто «заболоченные пространства» При-ладожья, Прионежья и других мест пригодны только для того, чтобы превращать их в совхозные угодья, в садоводческие участки, в отстойники для отходов промышленности и сельскохозяйственных комплексов. Ил,и пусть даже в лесопосадки... И мне, например, совершенно непонятно, зачем это осушать клюквенное болото, где и человек промышляет, и зверь и птица кормится, когда угодья вблизи больших и малых селений зарастают ольшаником, ивняком, захламляются мусором, отходами строительства... Не забудем также и то, что болота — накопители, резервуары чистой пресной воды. Поднимитесь к истоку любого лесного ручья — наверняка попадете на болото, на мокрый мох... Тут, пожалуй, самое время обратиться к Франсуа Рамаду — ученому-эколо-гу с международным авторитетом. Вот что он сообщает в своей книге «Основы прикладной экологии», изданной в нашей стране: «Надо помнить, что влажные зоны — болота, пруды, лагуны — входят в число

ВЫСОКОПРОДУКТИВНЫХ экосистем и отличаются большим разнообразием». (Слово в цитате выделено мною — А. С.).

В Водлицу вернулись поздно, в избах горел свет. На обратном пути мы два раза делали привал: на кочках твердого болота по выходе из корбы, а также у проточного глазника. Не просто выбираться из болота, если целый день не разгибал спины, и в рюкзаке — добрый пуд клюквы.