Костёр 1991-06, страница 10

захотелось пить. И всем захотелось пить, но воды с собой мы не взяли.

— Терпите,— сказал отец,— скоро приедем к

колодцу.

К вечеру жара спала. Мы остановились неподалеку от небольшого хуторка, в овраге, поросшем невысоким кустарником и дикими яблоньками. Тут же, в овраге, был колодец, и мы с Борисом, напившись вволю, принялись обливать друг друга. Панфил напоил лошадей, дал им овса. Мать постелила под яблоней домотканый коврик, на нем мы уселись обедать: ели хлеб с огурцами и котлетами, которые мать, несмотря на спешку, приготовила дома.

Пока мы обедали, мимо нас проехало несколько повозок, набитых такими же, как мы, беженцами. Ни одна из них не остановилась возле нас, и, видимо, это заставило отца сказать Панфилу:

Давай, наверно, и мы поедем.

И снова потянулась бесконечная дорога, но сейчас, к вечеру, ехать было легче, не стало той жары, от которой изнемогали весь день. Борис, привалившись к тюку с постелью, задремал. Я примостился возле него и тоже уснул, а когда проснулся, то вокруг уже было темно, лишь в высоком небе появились россыпи звезд. Лошади устало брели по дороге, вокруг — ни огонька, и только далеко впереди как будто что-то розовело.

— Что там горит? — встревожился я.

Отец, сидевший впереди, сказал:

— Там станция, Вапнярка.

Но Вапнярка оказалась не так близко, как я предполагал. Мы ехали еще, наверно, час, прежде чем добрались до станции.

Привокзальная площадь, на которой мы остановились в полной темноте, испугала меня: она вся двигалась, копошилась. Люди заполнили всю ее, теснились с узлами под стенами вокзала, возле заборов и прямо посреди площади. Оставив нас у повозки, отец куда-то ушел, его долго не было, и мы чувствовали себя в этой темноте брошенными, никому не нужными, отданными во власть чему-то неведомому, которое злобно шипело и лязгало железом в темноте.

Наверное, через час отец возвратился, сказал несколько слов матери и снова куда-то ушел.

— Ну, что, мама? — робко спросил я.

— Поезда нет,— сказала она.— Тут люди по два дня живут, и все поезда нет.

— И мы тут будем жить? — поинтересовался Борис.

— Вчера немцы бомбили станцию,— сказала мать.— Не попали.

Вдруг снова появился откуда-то из темноты отец. Он произнес торопливо, вполголоса:

— А ну, скорей за мной на платформу! Берите все по узлу!

Панфил предложил:

— Пусть Коля посидит пока тут, а я вам помогу.

Они взяли узлы, чемодан, швейную машинку и заторопились к вокзалу. Я заметил, что вся площадь пришла в движение, тревожно перекликались женщины, звали детей. И все бежали туда, к

железнодорожным путям. Вскоре вернулись отец с Панфилом, забрали остаток вещей, и мы все вместе пошли к поезду.

Мы перешли через три железнодорожных пути и оказались у темных, без освещения, пассажирских вагонов. Здесь скопилось множество людей. Все рвались в вагоны, вокруг дверей — давка,

плакали дети, кто-то кого-то звал, слышался женский вопль. В этой толпе бегали железнодорожники, размахивали фонарями, что-то кричали, но их никто не слышал.

— А где мама? — спросил я.

— В вагоне,— ответил отец.

Затем они с Панфилом, пропустив меня вперед и подняв над головами вещи, начали пробираться к ступенькам, ведущим в вагон. Став частью толпы, мы уже не способны были ни отойти в сторону, ни возвратиться назад, можно было двигаться лишь вперед, ко входу в вагон. Я думал, меня раздавит эта орущая, ничего не видящая, кроме входа в вагон, толпа, но руки отца поддерживали меня, помогли забраться на ступеньки. Отец взобрался вслед за мной, Панфил снизу подал ему еще один узел.

Где-то посередине вагона я услышал голос Бориса:

Мама, вот они! Коля, залезай сюда!

Мать сидела внизу, на скамейке, рядом лежали наши узлы, а Борис забрался под самый потолок, на верхнюю полку.

Вагон наш был уже набит людьми и вещами, но люди все шли, тащили мешки, корзины, чемоданы, заполняли каждый клочок еще незанятого пространства. Потом вдруг вагон тряхнуло, что-то заскрипело под нами: прицепили паровоз.

— Боря! Коля! — позвал отец.— Я ухожу!

Мы с Борисом хотели слезать вниз, но отец, став

ногами на нижнюю полку, поднялся к нам. Он поцеловал Бориса, потом меня.

— Вы уже большие,— сказал он, и голос его дрогнул,— помогайте матери.

Он соскочил куда-то вниз. Я услышал, как зарыдала мать. Отец обнял ее, я плохо видел их в темноте и, задыхаясь от горя, тихонько заплакал.

— Не плачь, Даша,— сказал отец.— Постарайтесь добраться в Полтаву.

— А как же ты? —

сквозь слезы произнесла

мать.

— Ну что я? Я уже решил: завтра иду в военкомат.

Он еще что-то сказал и исчез в узком проходе вагона, среди водоворота людей. Откуда-то из темноты до нас донеслось еще раз:

— Даша! Дети! До свиданья!

И все.

Мать стояла, прильнув к темному окну, вокруг нее теснились другие женщины и дети. Мы с Борисом, свесившись с верхней полки, тоже пытались что-то разглядеть в окне. Один раз мне даже показалось, что я узнал за окном отца. Но скорей всего, это лишь показалось. А через некоторое время вагон качнулся и, медленно набирая скорость, покатил в темноту.

Так я простился с отцом навсегда.

I