Костёр 1991-07, страница 22

— Дак вроде хорошую погоду сулили по радио...— говорит он.

— По радиу и коммунизму сулят скоро...— усмехается дед.— Я-то вижу, что дождь будет.

— Ну ладно! — говорит отец.— Мы тут по

опушке побродим.

— Ну если только по опушке...— соглашается дед.— Но смотрите, далеко не ходите.

— Не пойдем...— заверяет его отец.

Сегодня однако старик Моргунов не артачится.

— Иди-fe с богом! — говорит он, пропуская грибников в зареченский лес. А там осень, иван-чай отцветает на старых вырубках, и в шуршащей под ногами листве прячутся грибы, за которыми и приехал сюда Сашка.

С того берега зареченский лес всегда кажется темным и страшным, как и истории, которые рассказывают про него в поселке. Каждый год что-нибудь да происходит в этом лесу. Прошлой осенью заблудилась в зареченском лесу бога-чевская старушка и только весной отыскали ее на старых вырубках, обглоданную лисицами. А недавно — ребята рассказывали в школе — заблудились на Игумновых болотах трое парней из города. Пошли собирать клюкву и не вернулись...

И хотя рядом отец, Сашке чуть-чуть не по себе. Жутковат старик Моргунов, который каждый раз смотрит на небо, обдумывая, впустить ли в лес, жутковата и эта, так некстати вспомнившаяся история про городских ребят. Да и к лесу подходить страшно.

Чтобы попасть в него, надо перелезть через покосившуюся ограду, затем пройти по забросанной валунами земле, мимо выступивших из леса огромных замшелых елей. И всегда Сашка замедляет здесь шаги, всегда хочется окликнуть отца, но отец, не оглядываясь, исчезает в зарослях молодого подростка, и Сашка, чтобы не потерять его из виду, бежит за ним, и так, бегом, с колотящимся от страха сердцем врывается в лес. Но внутри лес совсем не страшный. Мрачные ели остались за спиной, а здесь светло и просторно. Празднично горят на деревьях листья, и хотя нет солнца, кажется, что весь лес озарен светом.

Переход от мрачных елей на опушке в светлую и чистую глубину сладостен как нежданная радость — Сашке не терпится в пронизанную светом лесную глубину, но отец останавливает его.

Усевшись на поваленное, зеленовато-замшев-шее дерево, он вытаскивает из кармана папироску и неторопливо закуривает ее. Потом, не спеша, достает компас и долго смотрит на шатающуюся стрелку, изредка поглядывает на небо.

Сашке не терпится, но торопить сейчас отца бесполезно. И так-то неторопливый, отец становится в лесу особенно медлительным. Терпеливо ждет, пока успокоится стрелка, а потом осторожно поворачивает компас, совмещая нужные деления на шкале с ее остриями. Снова смотрит на небо и только потом прячет компас в карман, и, аккуратно затушив папироску, встает.

В зареченском лесу сыроежки не собирают. Поэтому они и стоят тут повсюду, сами лезут в глаза.

Сашка тоже не собирает их — неинтересно. Сыроежки только начни собирать — полчаса и — полная корзина. А сыроежкам это обидно, они так и этак прикидываются. Стоит одна, напустив на себя темно-бурую шляпку, ну ни за что не отличишь от белого гриба, пока в руки не возьмешь. А чуть в стороне, ярко-рыже рассыпались по полянке, словно целая семья подосиновиков.

Сломя голову бегает Сашка между деревьями, а все напрасно. И зачем столько сыроежек? Зачем они дразнят его?

А отец словно бы и не замечает их. Медленно идет по лесу, в одной руке у него корзина, а в другой сухая палка. Увидев гриб, он неторопливо поправляет очки и долго рассматривает свою находку, словно обдумывая: брать или не брать. Потом, как бы убедившись, что гриб стоящий, ставит корзину на землю, аккуратно расстегивает нагрудный кармашек и вытаскивает перочинный нож. Раскрывает его. Садится на корточки и срезает гриб. Землю и мох он тут же счищает с ножки и лишь тогда укладывает гриб в корзину. Все еще сидя на корточках, закрывает ножичек и убирает в нагрудный карман, застегивает карман.

Иногда отцу сразу же приходится снова расстегивать кармашек, снова доставать ножик, потому что совсем рядом еще один гриб, и еще, и еще... Но как бы часто не попадались они, ритуал убирания ножичка неизменно повторяется. И Сашку, который успевает обежать за это время порядочный круг, злит медлительность отца. Иногда он подбегает к отцу вплотную и торопливо начинает ломать грибы, которые совсем рядом с отцом. Отец ничего не говорит ему, обтерев мхом лезвие, закрывает ножик, прячет в карман, застегивает пуговичку, поправляет очки и уверенно шагает к грибу, которого Сашка не видит, снова расстегивает карман, достает нож, раскрывает его... И странно — грибов у него в корзине куда больше, чем у Сашки.

Просто злость берет. Уже почти до озерка дошли — вот оно светлеет за стволами деревьев, а грибов не густо. И главное стоит только отойти от отца, как они вообще пропадают.

Злится Сашка. Идет по лесу. Машет своей палкой. Срубил на ходу папоротник, сшиб со злости выбежавшую навстречу сыроежку. А грибов настоящих нигде нет. Оглянулся Сашка на отца, тот идет следом за ним, присел у срубленного папоротника, расстегивает пуговицу на кармашке, достает ножик. Торопливо побежал Сашка назад. Остановился возле сломанной им сыроежки, тоже присел. Да что это такое?! Возле сыроежки, прикрывшись листком, белый гриб стоит. Стоит и словно подсмеивается над Сашкой. Сашка его положил в корзинку, но не вскочил, а еще внимательнее посмотрел вокруг. И увидел чуть в стороне лисичку, поднявшую на желтой шляпке сухие еловые веточки. А пока разбирал шатер из мусора, чтобы сорвать ее, рядом увидел другую, и еще одну, и еще — вся поляна, как медными денежками, усыпана лисичками...

17