Костёр 1991-12, страница 11

— Вы оказались жертвой обстоятельств и много перенесли,— мягко возразил капитан Монтагью.— Я хорошо понимаю ваши чувства, однако правы мы с сэром Джозефом, а не вы. Вы носите благородное имя, а поэтому обязаны продолжать службу на море. Близится война, ваше участие в ней заставит болтунов замолчать. Ну же, Байэм! Честно говоря, я хочу, чтобы вы служили на «Гекторе», даже оставил для вас место.

— Нет никакой нужды решать прямо сейчас,— продолжил он.— Обдумайте то, что я вам сказал,

и в течение месяца дайте ответ.

День за днем я откладывал поездку в Уитиком. Я боялся покинуть тихий старый дом мистера Эрс-кина и уехал лишь после того, как навестил в Камберленде мать Кристиана. О разговоре с нею я лучше промолчу.

Промозглым зимним вечером я Еылез в Таун-тоне из кареты прямо на моросящий дождь и сразу увидел наш экипаж. Старый кучер умер, на козлах сидел его сын, соучастник множества моих детских проделок. Я сел в экипаж, и мы тронулись по грязной, изрытой колеями, плохо освещенной улице.

Кисловатый запах кожи, который я любил больше любых благовоний, сразу напомнил мне многое — главным образом, воскресные дни, когда мы ездили в церковь. Вот карман на дверце, куда матушка прятала свой молитвенник, который потом почти всегда забывала. Я услышал даже ее голос — чуть насмешливый и извиняющийся: «Ох, Роджер! Мой молитвенник! Будь добр, сбегай за ним». А эта подушка на сиденье еще сохранила слабый запах лаванды — ее матушка предпочитала остальным духам.

Дождь все моросил и моросил, лошади бежали по лужам, замедляя ход, когда дорога шла в гору. Устав от долгого путешествия из Лондона, я задремал, а когда проснулся, под колесами уже

скрипел гравий аллеи, вдали же виднелись огни дома. На секунду мне показалось, что прошедших пяти лет будто и не было, будто я спешу домой из школы на рождественские каникулы, а матушка прислушивается, не едет ли экипаж.

На крыльце стояла Тэкер, рядом с нею — дворецкий и остальные слуги, показавшиеся мне одинокими и несчастными. Никогда, кроме этого вечера, я не видел слез на глазах у Тэкер.

Несколько минут спустя я сидел в высокой столовой, полной теней и воспоминаний. В желтом свете свечей старый дворецкий бесшумно наполнял мой стакан и менял кушанья, которые я ел, не чувствуя вкуса. Когда я был маленьким, по воскресеньям мне разрешали здесь обедать, а в другие дни я приходил сюда пожелать спокойной ночи родителям и шел спать с пригоршней изюма или инжира. Здесь я обедал с матушкой после смерти отца, здесь в тот памятный вечер мы принимали капитана Блая.

Из-за западных ветров с Атлантики декабрь

выдался теплым и дождливым, и я часто гулял по грязным тропинкам; дождь падал мне на лицо, в безлистых деревьях стонал ветер. Медленно, почти незаметно я менялся: мне становилось все яснее, что мои корни скрыты глубоко в этой земле. Теани, наш ребенок, южные моря — все это постепенно меркло в моей памяти, словно красивый полузабытый сон. Настоящая жизнь была здесь, в Уити-коме, среди домов наших арендаторов. И прочные стены нашего старого дома, порядок, который в нем до сих пор сохранился, несмотря на смерти и невзгоды, вернули мне уверенность, что эту неразрывность поколений я должен сохранить. Мало-помалу горечь из моей души улетучивалась.

К концу месяца я принял решение. В то время оно стоило мне дорого, но я до сих пор об этом не жалею. Я написал капитану Монтагью и сообщил, что согласен поступить к нему на корабль.

При^лючбни^ АЦ^ъммгф Пртитемовл и пр6>Фбсо6>ра Спныцыпа

Ухнула сова. Заработали телекамеры. Раздался голос невидимого ведущего:

Дорогие знатоки! Дорогие телезрители! Мы начинаем внеочередное новогоднее заседание клуба «Что? Где? Когда?». Представляю команду. Знатоков всего четверо. Зато двое из них — настоящие ученые. Так что все справедливо: за ученого двух неученых дают.

Участники, представляемые ведущим, по очереди подходили к игровому столу и садились в удобные кресла.

— Профессор Геннадий Анатольевич Синицын!

Широкая улыбка, встопорщенные усы, уверенная поступь.

— Николай Михайлович Пя-титомов, академик!

Косолапый шаг кабинетного

ученого, безразличное выражение на лице человека, привыкшего к почестям.

— Николай Михайлович Пя-титомов-внук! Шестой класс!

Пятитомов-внук весело подбежал к своему креслу.

— И наконец,— сказал невидимый ведущий,— Анна Федоровна Пятитомова, домохозяйка!

Анна Федоровна, расправляя складки выходного передника, чуть смущаясь, прошла через зал.

Итак, к игре приступает почти семейная команда!

Вновь раздались хлопки, знакомая всем музыка, приветственные крики. Пустилась вскачь лошадка волчка. Игра началась.

Продолжение на стр. 18

9