Пионер 1955-11, страница 72

огонь, борта — под свинцовыми белилами, палубу мумией крыл по-норвецки, каюты — голубы с белыма карнизами.

Обновлённый корабль наименовали мы «Радостью». На носу у форштевня имя это навели золотыми литерами: «Радость». И на корме надписали: «Радость». Порт Корела». За зиму кончил я ремонт. Сам не спал и людям спуску не давал. В день открытия навигации объявили и нашу «Радость» на воду спущать. Народушку скопилось со всего Поморья. Для народного множества торжество на берегу открылось.

Слушавши приветственны речи, вспомнил я молодость, вспомнил день выздоровленья моего после морской погибели. Сегодня, как тогда, чайка кричит и лебеди с юга летят, как в серебряны трубы трубят, и сияющие облака над морем проплывают. Всё, как тридцать пять годов назад, только Матюшка Корелянин уже не босяком бездомным валяется, как тогда, а с лучшими людьми сидит за председательским столом... Я уж не у зубовского порога шапчонку мну да заикаюсь, а, слово взявши, полным голосом всенародно говорю:

— Товарищи! Бывала у меня на веку любимая пословка: «Ничего, доведётся и мне, голяку, свою песенку спеть». Вы знали эту поговорку и во время ремонта, чуть где покажусь, шутили: «Что, Матвей Иванович, скоро свою песню запоёшь?»

Я отвечал вам: «Струны готовы, недалеко

И это не я пою. Моими устами тысячи таких, как я, бывших голяков поют и говорят...

Двенадцати годов я начал за большого работать. В двадцать пять годов ударила меня морская погибель. Сорок пять лет мне было, когда меня Зубов в яму пихнул. Шестьдесят лет мне стукнуло, когда революция надунула паруса купецких судов не в ту сторону и подвела их к бедняцкому берегу. Наши это корабли. Всё наше воздыхание тут. Каждый болт—наш батрацкий год. Каждая снастиночка нашим потом трудовым просмолена.. Слушай, дубрава, что лес говорит: теперь наша Корела не раба, ейны дети не холопы! Уж очень это сладко... Не трясутся наши дети у высоких порогов, как отцы тряслись, не надо им, как собачки, хозяевам в рот. глядеть.

Уж очень это любо!..

... Моё сказанье к концу приходит. Ныне восьмой деедток, как на свете живу. Да годы что! Семьдесят — не велики ещё годы. Десять лет на «Радости» капитаном хожу.

Как посмотрю на «Радость», будто я новый делаюсь, как сейчас из магазина. При хозяевах старее был.

Оногды земляная старуха, пустыпьска начётчица, говорит мне:

— Дикой ты, старик: всё не твоё, а радуешься?!

А я ей:

— Дика ты, старуха: оттого и радуюсь,