Пионер 1955-11, страница 69

Он воровски оглянулся:

В сенях и шепчет:

— Хочешь, тебя со шкуной сделаю на будущую весну?

Я и глаза выпучил, а он:

— Ум у тебя дальновидный, ты опыт имеешь, практику знаешь. Пора, пора тебе, Матвей Иванович, в люди выходить.

Такой лисой подъехал. Я и растаял. Слушаю, как мёд пью. Л Васька поёт:

— Знакомый норвежский куфман¹ запутался в делах. Наваливает мне за гроши — за две тысчонки — новенький пароходик. А у меня деньги все в дело .вложены. Денег нет. Ничего не решив с куфманом, поехал в Архангельск, а в Архангельске частная контора просит сосватать пароходик тысяч за восемь... Понимаешь, Матюша,— Васька-то говорит,— мы норвецкий пароходик и сбаг-

платим две? Барыш-то — по три тысчонки на

— Это кого же вы в братья-то прини-

— Как кого? Да тебя! Принимаю тебя, Корельской, в компаньоны. Тысячу рубликов у себя я наскребу. Тысчонку ты положишь.

— Не искушай ты меня, Василий Онанье-

сят четыре рубля шестьдесят одна копейка.

— Давай семьсот семьдесят четыре рубля. Прибыль всё одно пополам.

Я воплю:

— Дай до утра подумать!

Ночью с Матрёной я ликую:

— Три тысячи барыша! Мне их в двадцать лет не выколотить. А тут сами в рот валятся. Три тысячи! Ведь это шкуна моя, радость моя, к моему берегу вплотную подошла. «Заходи, — говорит, — берись за штурвал, полетим по широкому раздольи-цу...» Ох, какой человек Василий Онаньевич! Напрасно я на него обиделся!

Жена говорит:

— Может, так и есть. Только вы бумагу

Утром сказываю своё решение Зубову, что согласен, только охота бумажку подписать у нотариуса. Он глазища опустил, потом

— Правильно, Корельской! Ты у меня де-

Поехали на оленях в уезд. На дворе уж

зима. Зубов к нотариусу пошёл, долго там что-то вдвоём гоношили.

Потом меня вызывают. Чиновник бумагу

А я неграмотный вовсе. Только напрактиковался чертить свою фамилию. Надо бы

я где дак боек, а тут, как ворона лесна.

Накаракулил подпись, может, задом наперёд — и получил копию. Сложил Зубов мои денежки в сюртук, во внутренний карман, и ещё наказывает мне:

— Ты смотри, до времени языком не болтай и бумагу не показывай. Мы с тобой по-тихошеньку да полегошеньку.

Конец зимы Зубов в Колу на оленях уехал, оттуда хотел в Норвегу, а я дома поживаю в радужных мечтах. Барыши делю. Тысячи свои распределяю... Началась навигация. Лето. Жена с ребятишками рыбёшку добывает, а Матвей Корельской от компаньона телеграммы ждёт.

Пришла весточка, что пароходик этот в Архангельске продан. Я телеграммы жду... И на Мурман это лето не пошёл. Весь распался что-то, весь поблёк.

Жена уговаривает:

— Погоди ты падать духом. Мало ли какие в городах, в конторах да в банках задержки. Может, Зубов и денег ещё не полу-

А у меня сердце болит, в трубочку свивается.

...Осень пришла, и Зубов домой прибыл. Приехал ночью; я с утра дорогого гостя ждал, обмирал. В паужну сам полетел...

Он разговаривает, расхохатывает, о деле ни слова. Может, думаю, семейные мешают. Шепчу:

— Мне бы с вами, Василий Онаньевич, по секрету...

— Что? Какие у нас с тобой секреты?

— А дельце наше, Василий Онаньевич?

— У Василия Зубова с Матюшкой Коре-

— А пароход-то?

— Что пароход? Скорее, Корельской! Мне некогда.

— Да ведь деньги-то у меня брали...

— Что? Я у тебя, у голяка, деньги? Ха-

Я держусь обеими руками за стол, всё ещё думаю, он шутит.

— Василий Онаньевич, бумагу-то нотариальную забыли? .

— Какую бумагу?

— Зимой делали.

63