Пионер 1968-11, страница 10

В кармане Николая Ерушева лежал поддельный документ. Но стоило кому-либо подпороть подкладку его шинели, оттуда посыпались бы десятки резолюций солдатских митингов: против империалистической войны, за справедливый мир, за передачу земли трудовому крестьянству. Опасные, грозные для богачей и помещиков речи! Не сдобровать бы «командированному», если б нашли золотопогонные ищейки у него эти резолюции.

Послушаем-ка самого Николая Васильевича; крепкий и здоровый, без единого седого волоса, он сидит рядом с нами и неторопливо вспоминает те необыкновенные дни.

— Пахло от нас дымом-порохом. Шинели—солдатские, а души под шинелями — крестьянские. Всю дорогу не спали, кипели у нас споры-разговоры о новой деревне — какой ей быть?.. Я гармонистом был неплохим. И сейчас гармонь люблю, а тогда великую службу сослужила она фронтовой агитации. Конечно, с собою ее не взял, во фронтовой землянке на сохранение друзьям оставил. Но на полустанках, где потише, а иной раз и в теплушке, где попросторней, передадут тебе ребята свой инструмент и подмигнут:

— Давай, братец, нашу, солдатскую!

Я и запевал солдатскую.

Помню, были такие куплеты:

Нам в бой идти приказано:

«За землю станьте честно!»

За землю — чью? Не сказано.

Помещичью, известно!

Нам в бой идти приказано:

«Да здравствует свобода!»

Свобода — чья? Не с

Поэта Демьяна Бедного песня.

Ух, как грохотала теплушка после каждого припева! Если же где-то вблизи начинала маячить офицерская физиономия с настороженным видом, мне товарищи быстренько заказывали: «Вальс!» Так и

Перрон петроградского вокзала. Гряз ный, осыпанный шелухой подсолнухов Солдатская толпа высадилась из фронто вого поезда, потекла рекой, потом разби лась на ручейки-отряды. Бледный со. ный луч освещал суровые, сосредоточен ные лица. Ни слова, ни лишнего движения Двинули в Смольный, там дали нам товки, патроны. Вот тогда я вынул свою красную ленту и прикрепил ее к шапке не

торопясь: ведь с нею идти в первый революционный бой!

Был самый канун восстания. Большевики готовились брать Зимний дворец, выгонять оттуда ненавистное народу правительство Керенского.

Но, представьте, в ожидании боевого сигнала многие из нас, солдат, красногвардейцев и матросов, успели тогда впер вые в жизни послушать Шаляпина! В На родном доме давали оперу «Борис Году

Наш отряд в полной боевой сти стоял рядом, Контролерши Народного дома незаметно пропускали нас. Без ких билетов, конечно. То один, то другой на цыпочках проскальзывал в зал. Послушаешь минут пять великого артиста и обратно — в наши ощетиненные ряды. Какое-то торжественное делалось настрое ние. Федор Иванович и не подозревал да же, как он нам в тот вечер помог своим великим искусством.

Вспыхнул красный фонарь на Петропавловской крепости—сигнал! Мы бросились к месту штурма. Когда наш отряд бегом спустился на набережную, к крепости провели, уже под конвоем, бывших министров Временного правительства, нахохленных и угрюмых.

...Заночевали в Зимнем дворце. Прямо на полу. Смертельно уставшие. Я улегся возле самого царского трона, свою папаху под голову положил. А утром делега ты Всероссийского съезда через весь род протопали к Смольному. Там мы нали, что на первом заседании Ленина не было: он руководил восстанием. Второе седание съезда начнется в девять вечера Ильич будет!

Народу в большом зале набилось види мо-невидимо. Мне удалось-таки пробрать ся вперед, к сколоченным i мосткам из сосновых досок. Хотел получше разглядеть Владимира Ильича.

Сейчас любят изображать этот съезд в торжественной такой обстановке: знамена, транспаранты, плакаты, трибуна... Ничего похожего! Скромно было, бедно. Все плавало в махорочном дыму. Света не хватало. Всего три лампы освещали стол президиума. Помню, был подсвечник из пустых патронов, чтобы вставлять свечи (сейчас этот подсвечник тоже в военном музее стоит), его мы смастерили на фронте. Огромный портрет Екатерины II про-I, чтобы царица не ме-

Но вот под грохот оваций в:

л Влади-