Пионер 1968-11, страница 8

— Ешьте, ешьте,— сказал Соколов.— Дру-

Митьков насторожился. Повернулся к тюремщику:

— Как позавидовал? Что, разве другим...

— Не полагается. Ни-ни.— Покачал головой Соколов.— Это вы уж матушке в ноги своей поклонитесь. Сие никому не позволено.

— Как не позволено?

— Строжайше,— сказал Соколов.

— Вот что, любезный,— Митьков посмотрел на еду и на вещи, отломил кусок от сдобного калача, отложил в сторону шарф, остальное придвинул к тюремщику.— Вот это тебе — раздели, как сочтешь разумным. Рылеева не забудь и Лунина. Валенки лучше б ^сего — Фонвизину. Поддевку из заячьих шкурок — Басар-

— Да что вы, Михаил Фотиевич, что вы, бог

— Как?! И этого тут нельзя?!

— Ни-ни. И думать об этом страшно.

— Любезный,— просит Митьков,— сделай такую милость. Каховского не обвели, Бесту-

— Нельзя,— строго сказал Соколов.

Митьков сразу как-то обмяк, осунулся. Страшный кашель сдавил его грудь.

— Нельзя! Ах, так! Нельзя!

Он хотел сказать еще что-то, но кашель мешал. Слова вырывались хрипом.

Тогда поспешно, не разбирая, где провиант, где вещи, Митьков сгреб все в один мешок, сунул туда же оставленный шарф и кусок калача, бросил мешок Соколову.

— Да что вы, Михаил Фотиевич! Да как же так! Так ведь матушка, они старались...

— Уноси! — кричал Митьков.— Уноси! Слышишь?—И неожиданно скомандовал:—Кругом!

Соколов растерялся. Попятился к двери. Унес мешок.

Поступок Митькова произвел впечатление даже на самых суровых тюремщиков.

— Чудной,— говорили одни.

— Чахоточный, с придурью.

Однако нашлись и другие.

— Эка, каков молодец. Не мог такой ради дурного идти на площадь. 3-эх, не помог им тогда господь...

Правда, эти говорили негромко. Шептались

ЭТО ЕЩЕ СТРАШНЕЕ

Страшное место — Алексеевскнй равелин. Но, если ты кинул в бою товарищей, если совесть твоя в огне,— это еще страшнее.

На совещании у Рылеева полковник Александр Булатов дал слово захватить Петропавловскую крепость. Подвел Булатов своих товарищей. Не явился в тот день к войскам.

И вот вместе с другими схвачен теперь Бу-

Сидит за крепкой тюремной стеной. Сырость кругом и мрак.

Не замечает Булатов сырости. Безучастен к тому, что мрак. Холод кругом.

Не ощущает Булатов холода.

Казнит сам себя Булатов. Не может себе простить того, что предал, подвел товарищей.

Лучшие люди России — Рылеев и Пестель, братья Муравьевы, братья Бестужевы, Якушкин и Лунин, Пущин и Кюхельбекер и много, много еще других — не там, на свободе, а

Бесстрашные дети России, герои войны 1812 года — генералы Волконский, Орлов, Фонвизин, командиры полков и рот — Артамон Муравьев. Повало-Швайковский, Давыдов, Юншевский, Батенков и много-много еще других — не там, на свободе, а здесь.

Повисла петля над всеми. Близок расправы

Терзает себя Булатов: это он, Булатов, за все

муки пойдут товарищи.

Снятся ему кошмары. Приходит к нему Рылеев, приходят к нему Каховский, Лувин, Якушкин, братья Бестужевы, Пестель, Сергей Муравьев-Апостол. Обступают они Булатова, на бывшего друга с укором смотрят.

— Простите! — кричит Булатов.

Молча стоят друзья.

Проснется Булатов, едва успокоится. На смену кошмару новый идет кошмар. В тюремпой, до боли в глазах, темноте, в тюремной, до боли в ушах, тишине вдруг явно Булатов слышит:

— Предатель.

— Предатель.

— Предатель.

Не вынес Булатов душевных мук. Покончил с собой. Разбил о .тюремные стены голову.

Страшное место — Алексеевскнй равелин. Но,

ОКОНЧАНИЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ

О