Пионер 1989-06, страница 12

Спрашивает она всегда об одном и том же. «Да, прополоскал... поел... делаю уроки...»— отвечал я.

Когда я вернулся, подушка лежала на месте.

— Теперь без нее,— сказала тень.— Давай¹

Я зажмурился и ударил.

— Ну чего ты глаза закрываешь?

— Так... Думаю, вдруг в лицо вам попаду...

— Тьфу ты! Ладно. На сегодня хватит. Делай свои уроки, а я, пожалуй, прилягу. Тяжелый был день, партнер опять подхалтуривал.

— Так вам же легче должно быть, что он вас не так сильно бил...

— Я за чистую работу. А нечестную терпеть не могу, вот и устаю... Вот с прошлым партнером мы славно работали.

— С которым в кино ходили? А где он теперь?

— В другом спортобществе. Перетянули... Ладно, что об этом говорить. Дело прошлое...

— Я вам на раскладушке постелю, хорошо?

— Э, нет. я на жестком привык. Да и прилягу-то на часок, мы ведь не спим. Ковер чистый?

— Наверно Мама в те выходные пылесосила. А вы не замерзнете так— без матраса, одеяла?

— Я?— удивилась тень.— Ну и вопросы у тебя! Кстати: по утрам бегаешь? М-да... И гантелей нет? Запущенный ты случай...

И вот тут у меня появилась потрясающая мысль! Я спросил тень:

— А когда вы собираетесь на пенсию?

— Через три месяца, к Новому году. А что?

— Я вот что подумал... На кой вам тот спеццом? Переезжайте к нам! И в кино, и везде бы вместе ходили, боксу меня как следует научили бы... И мой стол полдня свободен, пока я в школе: пиши— не хочу! Знаете, как заживем... А мама, ей-богу, против не будет!

Тень долго прокашливалась.

— Будущее — всегда дело темное, наперед загадывать не люблю... Но спасибо. Благодарен. Поглядим...

Разбудила меня мама, усталая и рассеянная, как всегда после суточного дежурства. Словно она не вся пришла домой, каким-то кусочком осталась там, в своей больнице...

В это утро я вскочил сразу Вместе с тенью мы сделали разминку, и я снова поколотил немного по подушке. А металлическую пластинку от старого разобранного приемника засунул в портфель еще с вечера: решил пристроить ее под курткой после уроков, туда, где солнечное сплетение. Так, на всякий случай.

— Придешь из школы, прополощи горло! — крикнула вслед мама из форточки.

У школы тень остановилась:

— Я тебя здесь, на солнышке, подожду, погреюсь. Сыровато у нас в зале...

С каждым уроком я все сильнее не знал, как же теперь быть. И начала куда-то пропадать вчерашняя решимость... Решимость показать Костину, что я не тот, за кого он меня принял. Что не хочу больше от него прятаться. И подставляться не буду, как тень подставляется своим противникам... Конечно, чем лучше у нее это получается, тем она полезнее, нужней. Такое уж ее дело. Ее, но не мое!

Правда, на переменах в этот день Костин меня словно не замечал. Я даже подумал: а может, решил наконец отстать, самому надоело? В самом деле, сколько дней подряд можно приставать к человеку!

Но пластинку под куртку после последнего уро

ка я все же засунул. И тихо спросил, выйдя во двор:

— Вы тут?

— Здесь. Сколько раундов будет?— деловито поинтересовалась тень.

Объяснить бы ей, что у нас за «раунды»! Да что толку? Ни к чему и некогда... Передо мной снова стоял Костин со своей вечной резинкой в кулаке. И все те же двое...

— Ну?— нетерпеливо прищурился он.— Что вчера было сказано, помнишь?

— Да... Но я не мог...— с трудом проговорил я.

— Нет уж, теперь кайся как следует, на коле-ночках! Тогда, может, прощу. Даже за вчера отработать дам. Ну?

— Слушай, Костин... Скажи, зачем тебе все это?— стиснутым от напряжения голосом спросил я.— Чего ты вообще ко мне привязался?

— Чего?— презрительно переспросил он, так презрительно, что даже перестал усмехаться.— Не перевариваю слюнтяев, вот чего... Понял ты? .

Я стоял перед ним и знал, что должен сейчас ударить Костина. Прямо сейчас! Первым. Но все стоял, словно в каком-то дурацком столбняке...

И достоялся. Те двое подскочили, больно завернули руки за спину и стали пинать ногами под коленки, чтоб я согнул их, а Костин коротко ткнул мне лоддых...

— Уй! — охнул он и схватился за руку. Из-под куртки у меня вывалилась пластинка и звонко брякнулась на асфальт.

— Что придумал! Ну...— выругался Костин. Быстро опустив пальцы в карман, он вытащил цепочку— на таких собак водят... Вытащил, но обмотать вокруг ладони не успел. Потому что вдруг полетел в сторону! И грохнулся на кучу мокрых листьев на обочине тротуара... А пацан, державший мою правую руку, согнулся и сел на асфальт.

— Подонки... Да вырывайся ты, беги! — услышал я знакомый голос, но такой хриплый и глухой, будто он шел издалека или сквозь зубы.

— Не надо, вам же нельзя! — закричал я и свободной рукой ударил висящего на моей левой. Он не отпустил, и я изо всех сил ударил его снова Он отпрыгнул и бросился бежать... Костин, упавший на листья, неловко поднимался, а третий все еще сидел на асфальте, отодвигаясь в сторону... И я, не обращая на него внимания, шагнул к Костину, держа руки так, как учила вчера тень.

Он тоже шагнул вперед, на меня, потом назад, потом— быстро— еще назад... И побежал. Я смотрел на него, пока он не свернул за угол. А потом посмотрел на свои сжатые кулаки с белыми-белыми костяшками и медленно опустил руки.

— Где вы, тень? — шепотом позвал я.— Где вы?

Вокруг было тихо и пусто. Совсем пусто. Я стоял один.

— Хулиганье.— Меня обогнул проходивший мимо дядька в шляпе — Вконец распустились...

Мой портфель валялся посреди тротуара. Я бросил его на листья под липой, сел сверху, повернулся лицом к школьному забору и заплакал...

Потому что так и не успел посчитаться с Костиным.

Потому что не пойду на фильм о тайне черного чемодана один.

Потому что теперь я вообще навсегда один! Такого друга у меня уже никогда, никогда в жизни не будет! И я сам виноват в этом...

И некому теперь говорить мне «не бойся».

Некому, кроме меня самого...