Пионер 1989-06, страница 17

бой своими руками, своими зубами, своей головой!» Немножко кровожадно, но нам, мальчишкам, нравилось. Или вот: «Утверждаем на века диктатуру «огонька», демократию ДК». Тут для непосвященных нужно пояснить, «огонек»— это вовсе не праздничный вечер с танцами и лимонадом. «Огоньком» на коммунар-ских сборах называют ежевечерний анализ прожитого дня. По кругу, человек за человеком, каждый отвечает на три немудреных вопроса: «Что было хорошего? Что получилось плохо? Что бы я сделал по-иному, если бы заново прожил этот кусок своей жизни?» Так вроде просто, но в первый день большинство ребят жмутся, маются, лепечут: «Присоединяюсь к мнению предыдущего... Мне нечего добавить». Но уже на следующий день робость пропадает, человек начинает понимать — никто тут над ним смеяться не будет, некого, в общем, стесняться. Ну скажешь глупость какую-нибудь, так ведь не один ты учишься говорить, мыслить, все в таком же положении.

На сборах очень многие начинают на самих себя смотреть с удивлением: надо же, кто бы мог подумать, что я умею и это, и то, и на сцену вдруг вылез без страха, и в кругу пою... И режиссером, и командиром, и художником дал мне побыть сбор. Роли мои сменялись с такой калейдоскопической быстротой, я так много успел за эти 72 часа (как-то получилось, что в среднем 3—4 дня продолжается это необычное действо), что показалось, будто недели, а то и месяцы прошли!

На сборах очень любят театральные представления, причем такие, в которых участвуют практически все. То «переселяются» в Древнюю Грецию, то вдруг решают побывать в будущем: что там, за горизонтом 2000 года? И вдруг оказывается, что самые ироничные из ребят, которым кажется, наплевать на все, тоже что-то там размышляли о завтрашнем дне человечества и с удовольствием спорят о коммунизме — будет он или нет, реально ли всем людям жить по законам братства, или зто так, всего лишь красивая сказка? И знаете, что является едва ли не главным козырем у оптимистов в зтом споре? Сам сбор! «Ведь если мы, вчера еще не знакомые друг другу, живем так, что нам уже трудно расстаться, если я тут делаю, что хочу, но свобода моя вовсе не ранит других, значит, все-таки можно так устроить жизнь человеческую, чтобы «Человек человеку брат», а не «Человек человеку волк». «Ну,— тянут пессимисты,— это тут, на сборе, так жить можно, а в обычной-то жизни все по-