Техника - молодёжи 1956-05, страница 35

— Трубы не выдержат — взорвет в отсеке!

Утвердительно кивнув головой, Ольга свела вместе

два рычажка, отчего тревожно замигала на пульте лампочка. Затем, не спуская глаз с продолжавшей предупреждать об опасности лампочки, Ольга нажала кнопку.

Весь корпус танкера резко встряхнуло. Струя воздуха, вырвавшаяся из трубки манометра, сразу изменила звук. Он стал на добрых две октавы ниже. Это в одном из носовых отсеков танкера взорвалась тонкостенная труба, не рассчитанная на громадное внутреннее давление. Теперь из нее в наполненный водой отсек широким потоком стремится сжатый воздух. Останется он в отсеке или побежит наружу через какое-нибудь отверстие неудержимыми струями пузырьков? Тогда на его место снова придет отступившая вода, заполнит отсек, проникнет в баллоны сжатого воздуха и ляжет в них тяжким грузом. Этот новый груз еще быстрее потянет корабль на дно океана.

Эскадренные миноносцы продолжали бороздить океан в месте гибели танкера.

Спокойно и величаво катились на запад отлогие валы. Время шло, но ни один из кораблей еще не обнаружил следов танкера.

Вдруг с палубы через открытый иллюминатор донеслись крики:

— Флаг!

— Где флаг?

— Скорее на мостик!

Удивленно открыв глаза, Андрей тихо спросил:

— Почему команда «на флаг»? Сейчас утро?

— Ты полежи спокойно, — попросил Норенко, — а я живо сбегаю и узнаю. Ладно?

— Смешной ты, — болезненно улыбнулся Андрей. — Не знаешь даже, утро ли сейчас. Ну, беги...

Уже у трапа 'на мостик Норенко услыхал радостный крик:

— Это наш, советский!

Вихрем взлетев на мостик, Норенко застыл рядом с командиром, глядевшим в бинокль на нечто чудесное.

Не дальше чем в полумиле от замедлившего ход эсминца над голубым простором реял красный флаг. Он горделиво застывал на миг на вершине одной волны, затем плавно, словно паря в воздухе, переносился на следующую волну. И с каждой новой волной флагшток его вырастал из глубины все выше.

— Танкер! — вне себя от счастья закричал Норенко. — Это наш танкер!

На мостике, на полубаке толпились свободные от вахты моряки и, не отрываясь, глядели вперед на приближавшийся одинокий флаг. Когда эсминец был уже метрах в двухстах от развевавшегося на ветру алого полотнища с золотой эмблемой труда и дружбы, по палубе громом прокатилось «ура». Моряки увидели под круто наклоненным флагштоком зеленовато-жемчужный край кормы танкера. Из воды ярко вспыхнул золотым отражением солнца четкий круг иллюминатора.

Танкер подымался кормой вверх почти вертикально. Уже обнаружились его винты и часть кормовой надстройки. Но движение это все замедлялось, и вскоре командир эсминца тревожно сказал Норенко:

— Пловучесть мала. Не подымается больше танкер. И знака оттуда никто не подает. Живы ли люди? Нужно бы проникнуть внутрь, но разбивать иллюминаторы опасно: потеряет танкер воздух и потонет навсегда. У нас есть аварийные понтоны Фролова, но, не зная танкера...

— Саакян знает, — торопливо ответил Норенко. — Придется потревожить больного.

Сбежав по трапу, Норенко распахнул дверь надстройки и отшатнулся, затем с испуганным восклицанием бросился вперед. По коридору, цепляясь дрожащими руками за поручень, шаг за шагом пробирался Хачатур Айрапетович.

— Ты сумасшедший! — закричал Норенко и подхватил друга. — У тебя же ребра сломаны!

Счастливо улыбаясь, Саакян шептал:

— Танкер... Я в иллюминатор увидел. Там же наши. Какие они молодцы!..

Норенко решительно поднял друга на руки и отнес его на койку. С противоположной койки беспокойно заговорил Андрей:

— Скорей помочь им! Из аварийного поста можно сжатым воздухом освободить любой отсек. А не получилось... Значит, что-нибудь не в порядке. Нужно.. погоди, отдохну немного. Я тоже... смотрел в иллюминатор... — виновато улыбнулся он.

Несколько секунд Воронов лежал молча. Закрытые глаза его на иссиня-бледном лице казались черными провалами. Наконец он снова заговорил:

— Хачатур знает — складные понтоны Фролова. На эсминце обязательны. Их в носовые отсеки... Не дослушав, Норенко выбежал из каюты.

Давление в баллонах быстро падало. Об этом свидетельствовал звук вырывавшейся из трубки струи сжатого воздуха. Вскоре свист перешел в острое шипение.

— Вы только поглядите! — хватая всех за руки, повторял второй штурман. — Погружение кормы уже всего шестьдесят пять метров. Вон как резво пошли!

Вдруг Ольга встревоженно сказала:

— Подъем прекратился!

Это было действительно страшно. Моряки знали немало случаев, когда погибшие корабли, в отсеках которых сохранился воздух, десятками лет носились по воле течения в глубинах океана, не погружаясь на дно и не всплывая на поверхность.

Механик потрогал трубку манометра, из которой теперь уже беззвучно дула совсем слабая струйка воздуха, и показал на герметическую дверь:

— Там, пониже, сейчас шесть атмосфер, а у нас в отсеке около десяти. Если бы открыть дверь, не сразу, конечно, то наш воздух выжмет воду из коридора и боковых помещений до самого светлого люка. А это сотня тонн добавочной пловучести — не шутка даже для такого корабля.

— Восемьдесят, — уточнила немного ободрившаяся Ольга. — Но как открыть дверь? Задача невыполнимая.

— Это верно, — невесело откликнулся механик. — Ведь на дверь давит не меньше восьми тонн воздуха. Никакой богатырь не справится с таким грузом!

— Мы должны справиться! — сердито оборвал капитан. — Еще часа два — и снова начнется кислородный голод. Я даже не представляю себе, что это будет при десяти атмосферах давления.

Второй штурман устало опустился на переборку рядом с герметической дверью. Молодой моряк безнадежно поглядел на компактную коробку, в которой находился автоматический привод двери, и потрогал небольшую дверную ручку, похожую на гриб. Она нужна была для того, чтобы прикрывать дверь рукой при выключенном механизме. Это было малоответственное приспособление. Ручку даже не приварили, а прикрепили проходящим сквозь нее стальным болтом.

— Товарищи! — крикнул второй штурман. — Товарищ Осокина, вы должны лучше знать. Поглядите: это сквозной болт или он приварен?

— Не знаю, — тихо ответила Ольга и прижала руки к ушам, которые от громадного давления воздуха бо