Техника - молодёжи 1971-09, страница 11

Борис АГАПОВ Рис. Р. Авотина

ТОТ в Ленинграде вечер-Полукруглый колонный фасад, уходящий в желтую муть фонарей, кулисы дождя. И дамский зонтик в обтянутой лайкой руке, воздетый над профессором, как купол беседки на капельных струйках, и мой мальчишеский вопрос, абсолютно похожий на любимое требование внука: «ак-кой» — «открой!».

— Что же там происходит в пластической массе, внутри, когда она получает свои волшебные свойства?

Ответ профессора не был утешительным. Он сказал, что «физическая химия пластических масс еще только возникает».

Это было в самом начале тридцатых годов.

„Снова флаги многих государств взвились на мачтах перед Московским университетом на Ленинских горах. На этот раз в советскую столицу со всего мира съехались ученые, работающие в области макро-молекулярной химии, в области полимеров...»

Так начиналась корреспонденция, которую я написал через тридцать лет после того вечера в Ленинграде. Все было нормально: редакция искалечила ее (как могла, никто не сказал мне за нее спасибо, а главное — когда я сам прочитал ее в журнале, я увидел, что благодарить меня было и не за что: мне только казалось, что я написал нечто важное, а на самом деле...

Но это было уже потом. А когда я вошел в огромный актовый зал МГУ, перед которым Колонный зал Дома союзов кажется скромной моделью, и увидел это множество ученых из двадцати шести стран и со всех концов нашей страны (из тридцати городов), я оробел. Где наша первая выставка пластмасс, бедная выставка пудрениц и пуговиц? Где зонтик, укрывавший от дождя профессора в Ленинграде? Где милые энтузиасты с завода петровских времен, подарившие мне пластину целлулоида с золотой надписью: «Помни о пластических массах»?

Тут все было новым.

И шлифованный зал, в котором можно было бы летать аэрофигуристкам...

И белые радиокоробочки на ремешке через плечо со шнурочком и наушниками, чтобы слушать переводы докладов...

И глянцевитые вывесочки на лацканах с фамилией: кто сей?

И даже предваряющее выступление. Им мы были обязаны профессору химии Александру Порфирьеви-чу Бородину, Сергею Сергеевичу Прокофьеву и Людвигу ван Бетховену, квартеты которых были слаженно сыграны женским ансамблем перед началом первого пленарного заседания: «музыки, музыки прежде всего!»

Зачем я тут? Достоин ли? Пойму ли?

Четыре дня я провел в аудиториях и кабинетах,

подвергаясь рассеянным взглядам ученых (у меня не было вывесочки, да и что сказала бы им она?) и силясь разобраться.

Я увидел ясно, только одно: ответ на мой мальчишеский вопрос существовал. За три десятилетия была создана глубокая, разветвленная, отлично вооруженная наука о полимерах, за ней стояла мощная химическая индустрия, продукция которой стала необходимой во всех областях промышленности, быта, науки...

Теперь уже не надо было никому доказывать, что полимеры могут ответить всем повседневным потребностям человека — от стен домов и водопроводных труб до рубашек, бальных платьев, полнозубых улыбок, невидимых очков и даже сердечных клапанов. Стоит ли говорить, что если бы вдруг произвести «деполимеризацию» всех синтетиков на планете, то сразу упали бы на землю все самолеты, замолчали бы все телефоны, сгорели бы все радиоприемники и телевизоры, произошли бы чудовищные аварии на железных дорогах и всюду, где работают автоматическое регулирование и предохранительные устройства... В нервной системе современного общества главное— не металл, а изоляция. Жизнь человечества оказалась бы в смертельной опасности.

В чем же тайна этих новых материалов?

Ответ существовал, но мне он был — увы! — почти непонятен.

Сообщения делались примерно в таком стиле:

9