Техника - молодёжи 1971-09, страница 12

«Блок-сополимер был получен Алленом при поликонденсации диметилового эфира терефталевой кислоты со смесью этиленгликоля и поликсиэтилена...»

И далее формула в восемнадцать знаков 1

Так оно и должно было быть, вместо рецептов пластмассовой кулинарии, за которыми гонялись производственники в начале века, наука обратилась к законам физической химии и химической физики, к атомам. К расстояниям ничтожнейшим и силам, которые можно вычислить, но нельзя ощутить. И тут вступили в действие формулы невидимого. Формулы, изложить которые обычным языком невозможно.

Я записывал что успевал. Я расшифровывал кое-что, и у меня даже возник малооригинальный план изобразить все удивительные превращения газа в бархат и каменного угля в ботинки при помощи смешных человечков, то дерущихся, то обнимающихся, как это принято во многих полезных и распространенных изданиях... Вместе с тем я чувствовал, что за тенями структур и знаков есть нечто важное не только для промышленности и даже не только для химии.

Пожалуй, я был по-настоящему счастлив в те четыре дня.

На меня нашло вдруг какое-то ясное спокойствие, какие-то узлы распустились, какая-то напряженность растаяла. Конечно, было трудно понимать; конечно, предстояло написать сложную корреспонденцию; конечно, все телефонные звонки, все обязанности и все заботы не исчезли, но... Я оказался в нормальной позиции.

Мы, все это множество людей, стояли против тайн природы.

Собственно, слово «против» тут не очень подходит. Мы не были никакими противниками. Ведь природа лишена зла, как лишена целей. Она никого не подсиживает, никого не обманывает. Она продолжает существовать. А на больших длительностях она развивается. Но без подлостей. Это мы, люди, метафорически перенося на нее свои людские качества, говорим, что она «сопротивляется», что она «готовит удар», что она «грозит», что она «коварна»... Так происходит только в человеческом обществе. Тут уж не зевай, уважаемый сэр! Тут тебе все время «готовят удар».

А природа есть то, что подлежит познанию. Познание же и есть настоящее средство к жизни человека и его главное счастье — не минутное, не случайное, а историческое, вечное, прочное и чистое.

И вот в эти четыре дня я видел именно познание, без оглядок и без страха.

Мы стояли только против тайн природы. И сразу прекратились спазмы души.

Из амфитеатра прессы мне нравилось наблюдать, как ведет себя зал:

как грохочут аплодисменты, хотя на кафедру поднимается человек, имя которого зачастую известно только читателям научных журналов и книг...

как раздаются аплодисменты в ответ на фразы, состоящие из дьявольских восьмиэтажных терминов, — ни в одной науке нет таких гигантских словесных макромолекул, как в науке о макромолекулах...

как иногда раздается даже смех, хотя профану хочется плакать от непонятности...

как зал начинал волноваться, когда речь заходила об аденозинтрифосфате или о рибонуклеазе, то есть о тайнах клетки, о сущности жизни... в задних рядах люди даже вставали от интереса.

И нигде никакой рисовки, и ни в чем никакой субординации.

Никто не ходил нарочито скромной, но авторитетной походкой, оттого что он главный, и никто не бросал через плечо приказания ждущим секретарям и референтам... И по углам никто не подсчитывал,

сколько очков за американцами и сколько за советскими.

Расслабились спазмы души, и было легко дышать.

Мысль действовала с умноженной скоростью. Ее можно было видеть на лицах слушающих или беседующих.

И я, человек посторонний, тоже ощутил действие этого фермента, этой «мыслеазы», если воспользоваться принятым тут словообразованием. Можно бы сказать, что во мне с особенной легкостью происходила полимеризация идей.

«Легкость в мыслях необыкновенная», как хвастался Хлестаков.

Что делать! Иногда и легкость в мыслях имеет резон. Она тоже может оказать свое катализирующее действие там, где что-то окостенело. Но я в этом — увы! — уже не участвую. Я молчал в тряпочку — безответственный вольнодумец, фантазер залетный. Мне нравились люди вокруг: и те, кто выступал, и те, кто слушал...

Это был праздник науки. Тайным образом это был и мой персональный праздник, и я радовался ему — празднику, пусть и без знамен, без наград...

Празднику только ради истины.

Стремительный человек со спокойным голосом — профессор Марк из Соединенных Штатов делает об-' зорный доклад. Он рассказывает о новейших методах создания полимерных материалов. Он говорит о качествах этих материалов.

О сотнях методик и десятках тысяч сортов полимеров, и число Ьх растет с каждым днем. Становится видна картина реакций.

Тайна рассасывается.

Свободно и изящно демонстрирует профессор качества новейших материалов. Белые шарики образцов прыгают из его ловких пальцев на стол и на фоне черной доски чертят в воздухе сравнительные кривые своей эластичности.

— Прошу вас, господа, выбирайте материал, какой вам больше подходит1

Без всяких устройств, просто из стаканчика, куда налита жидкость, он наматывает на руку прочнейший шнур. Вот он хватает гребень и в несколько секунд начесывает им из полимерной пленки уйму тончайшего, девственного волокна...

— Не понимаю, — говорит он в публику, — почему так дороги нейлоновые чулки?

Все смеются.

А в его руках уже паяльная лампа. Жестом фокусника он поднимает над головой квадратную пластину, похожую на резиновую прокладку. Свет тухнет, как в цирке. Не хватает только барабанной дроби.

В темноте видно: зеленое пламя впивается в пластину.

На пластине появляется красное святящееся пятно. Оно становится все ярче. В его свете уже видны и Марк, и стол, и кафедра. Это полимер, это пластмасса, раскаленная, как металл, излучает свет!

Она не сгорает. И по мере того как она не сгорает, поднимаются аплодисменты. Можно ли было подумать о чем-нибудь подобном в тот ленинградский вечер, тридцать лет назад?

Н а трибуну поднимается академик Николай Николаевич Семенов.

Наша русская, советская наука немало сделала в развитии полимерной теории и полимерного производства. Начиная от Бутлерова, который сам работал в области исследования макромолекул, и вплоть до Н. Н. Семенова, одного из создателей теории цепных разветвленных реакций, имеющих решающее значе

ю