Техника - молодёжи 1982-01, страница 47
На заре своего становления наука не имела четких разграничений между своими разделами. Ученый был своеобразным представителем всех наук. Леонардо да Винчи, Ломоносов были гениальными учеными и гениальными представителями искусства. Сегодня, во второй половине XX века, вновь наблюдается тот же процесс творческого содружества науки с искусством. Научно-техническая революция, обобщаю-щая значение математики, кибернетики, оказывает свое заметное влияние и на развитие искусства — поэзии, живописи. С этого номера мы начинаем публиковать серию статей под рубрикой «Искусство в век науки». Выдающийся поэт Владимир Луговской, подобно Валерию Брюсову, опирался в своем поэтическом творчестве на научные основы века. В его творчестве наглядно просматривается сплав великих начал человеческой культуры: науки и искусства. ставил, как, «круша арктические льды, пройдет атомный ледокол...» Предвосхитил он и полет космических кораблей. Такая ночь, что руки протянуть Ко всей вселенной, всем созвездьям рядом И полететь, пронзая Млечный Путь, Ракетой межпланетного снаряда... В статье «Поэзия — душа народа» Луговской писал: «Нужно идти только в высокий полет, думать высокими мыслями...» И его стихи действительно рождались в полете, в движении, в дорогах и странствиях. Себя самого он ощущал неотъемлемой частицей вечного движения природы. • Поверхность планеты неслышно затронув, И я промелькну путевым отраженьем, За мной — бесконечный поток электронов, Безмерность материи в вечном движенье... Отец русской авиации, основоположник современной гидро- и аэродинамики Н. Е. Жуковский, разрабатывая динамику полета, изучал парение птиц. Поэзия Луговского окрылена восторженной мощью полета, яростным единством со стихией. «Дорога, дорога, дорога!» — грозно трубят журавли. Вожак, поднимая голос, купается в млечной мгле, — Священная сила движенья лежит на его крыле... В поэзии Луговского эта «священная сила движения», лежащая на крыле журавля, есть основа творческой мысли, пронзающей глубины вселенной. Стихотворения номера ОЛЬГА КОНДРАТЬЕВА wwww///^/ rwWWWWWWWWWVV Воистину печаль моя безмерна — Столь время нашей жизни быстротечно, И все в ней — даже память наша — смертно, В пространстве бесконечном жизнь — конечна! Где чувство, мысль, где то святое дело, Чтоб боль унять и с этим примириться? Как нам постигнуть разума пределы, Который озаряет наши лица? В безмерности миров, что ежечасно Рождаются и гибнут в нашем взоре, Полет снежинки наша жизнь, не боле, Но как сложна, горька и как прекрасна! Волшебным кажется туманное окно. За ним впотьмах — невнятное движенье, Узоры листьев, дрожь их и сплетенье Толкуют что-то древнее давно... Как часто мы не те листы листаем, Ни на минуту в них не усомнясь. А многое живет и вырастает В безвестности, неведомо для нас. Зеленый лист всегда мудрее книжных, И в сочетанье тайн его подвижных Рассказано о том, как нам близка Жизнь дерева, травинки и цветка... Современная сказка ИВАН НИКОЛЮКИН Началось с того: В простой избушке, Когда день сменила темнота , На горячей, скомканной подушке Родилась у Чудака Мечта. Родилась, У изголовья встала, И Чудак не верил чуду сам: Та Мечта, как в сказке, вырастала. Как в старинной сказке, — По часам. Гордая, навязчивая, смелая, День и ночь ходила по пятам. Чтоб ни думал он, Чего б ни делал, Где бы ни был он — Она уж там Долго это длилось испытанье. И решился наконец Чудак С ней пойти на полное признанье И примерно объяснился так: — Я Чудак. — Чудак, — Мечта сказала. — Ты Мечта. — Мечта, — сказала та. *— Для двоих, я вижу, места мало? — Мало, — соглашается Мечта И Чудак однажды на рассвете (Вот чудак!), Освоив высоту, Улетел куда-то на ракете И оставил и а Земле Мечту. ...Кто из нас Теперь ей неподвластен? Кто не осязал ее оков? Ах, Мечта... Мечта почти что счастье Для смотрящих в небо Чудаков. /\л/ч/ч! 45 |
