Техника - молодёжи 1982-01, страница 46

СВЯЩЕННАЯ

СИЛА

ДВИЖЕНЬЯ

ЕЛЕНА БЫКОВА, МАРИЯ НОГТЕВА

В прошлом году исполнилось 80 лет со дня рождения выдающегося советского поэта Владимира Луговского. Как для всякого большого поэта, поэзия была для него средством познания законов бытия, гармонического слияния с миром, со вселенной.

Взаимосвязь всех природных стихий Луговской пытался осмыслить поэтически, и поэзия его сама по себе является стихией; она отражает основные законы мироздания, законы жизни.

На долю Луговского выпало счастье быть современником многих великих открытий века, знаменовавших революцию в науке и технике. Устаревшие теории сменялись новыми, усилия человеческого разума проторяли дорогу в небо, в глубины вселенной, в недра атома. Имена и деяния первых авиаторов, знаменитых ученых влекли поэта с неудержимой силой; потом он скажет:

И это было все едино:

бог

И Блерио, лобастый Менделеев,

Кюри, Пастер, Попов, Жуковский, Нансен —

Все люди-полубоги, все громады

В тяжелых бородах, в потертых

фраках,

Солидные и грозные, как тучи,

Летящие над веком грозных снов.

Они, эти люди, пробудили в Лу-говском жажду знаний. На протяжении всей жизни Луговской с гордой радостью встречал каждое научное открытие. В своих произведениях он размышляет о строении вещества, живой клетки, вселенной...

Материя, товарищ?

Материя, но в миллиарды лет

Прошедшая миллионы

превращений,

Кипевшая в огне гигантских

солнц,

Где атомы рвались и

создавались..,

К Москве, центру мировой научной мысли, обращается поэт с такими словами:

искусство в век науки

О город мой, ты для меня

вожатый На всем моем пути. С тобой

вошла

Моя душа в атомный век.

Вошла

В ускоренное, взвихренное

время

Несущихся космических частиц...

Поэзия Луговского неотделима от мира творческого труда. Поэт захвачен динамикой эпохи. «Возьми меня в переделку и двинь, грохоча, вперед» — это требование с самого начала предъявляет он к жизни, которая представляется ему грандиозной строительной площадкой, где все подчинено напряженному трудовому ритму.

Луговской мыслил масштабами вселенских просторов. Черное море представлялось поэту литой громадой, над которой возвышаются линкоры, как горы откованной стали. Повсюду слышится ему «шум ветров и говор мерный людей, идущих в бесконечный путь». В сердцах этих людей живет «мечта овладеть природой, планетный покинуть дом»:

Растут великаньи мысли, Чтоб разум Не знал оков.

Всеми нервами своей поэзии был он привязан к гигантской махине бытия. Его поэтическому восприятию свойственны точные формулировки в силу того, что поэт мыслил научными категориями своего времени.

Поэзия моя! Поэзия моя! Чтобы гореть и убивать в бою,— Сумей понять живую цельность

жизни

И, обнажив ее предельный смысл И проникая в тайники явлений, Заставь заговорить глухонемые Всеобщие законы естества...

В стихах Луговского заключена биография революции, эпоха первых пятилеток. Кессоны Днепро-строя, стальные глыбы краматорских прессов, земснаряды Волго-Дона были полны притягательной силы для его поэтического воображения.

Он любил море, морскую стихию, соленые ветра, морские побережья, причалы, корабельные снасти, ритм портовых городов. Страсть к мореплаванию Луговской испытывал с детских лет, когда, одержимый мальчишеской романтикой, воображал себя то на капитанском мостике, то в трюме пиратского судна, то на древнегреческой галере рядом с хитроумным Одиссеем. И этот интерес не остывает с годами. Юношеское любопытство переходит в осознанный процесс изучения корабельной техники и морского дела.

Палуба сухо стучит под ногами, В компасе бродит сухая игла, Огибает Америку Васко да Гама, Огибает Америку Магеллан...

Как поэт, Луговской постоянно чувствовал неразрывную внутреннюю связь между стихией поэзии и морской стихией. Он считал, что стихотворение должно обладать совершенством формы, словно корабль на рейде.

Линкоры и крейсеры полыхают на страницах книг Луговского серебряным строем труб. Его стихи рождает движение. Именно поэтому они так стремительны. Они летят, словно поезда, самолеты, корабли. Только глубокое знание техники позволяло поэту свободно вплавлять в образную ткань лирики специальные термины, которые придавали особую выразительность ритмическому рисунку.

Я тебя не выковал,

сталь гребного вала. Что ж ты в сердце крутишься, светла и холодна? Стрингерсы поскрипывают,

дым, как одеяло, Пахнет сном-и горечью,

движется луна.

Поэт любил рассматривать альбомы судов, изучая типы эсминцев, крейсеров, линкоров, подводных лодок. Знал флаги всех государств и многие гимны. В его библиотеке находится множество книг, весьма любопытных для специалистов по истории флота и кораблестроения. Принадлежали ему также многочисленные карты и атласы. Он любил географические карты так, как способен любить только истинный романтик. На картах ему открывались пути человеческих судеб.

...Бывают пропаданья В людской судьбе, я это

замечал.

Но в берегах изъятий не бывает, Они ведь обозначены на карте, Там все известно, верно,

кроме кромки Непостоянных льдов. Они встают Невдалеке от полюсов...

Если к поэзии Луговского приложить географическую карту, то на этой карте уместится вся Европа, весь среднеазиатский Восток, море и суша от Ла-Манша до Памира, от сибирской тундры до Неаполитанского залива, а если географическую карту дополнить исторической, то картина окажется еще шире и значительнее.

Луговской не дожил до атомных кораблей и межпланетных ракет. В 1957 году Луговского не стало. Атомный ледокол «Ленин» появился в 1959 году. Однако совсем незадолго до смерти, в стихотворении «Грядущий день», поэт зримо пред-