Пионер 1989-07, страница 59
< m О о. н о S 2 О. >. ш CD Сергей БАЙМУХАМЕТОВ А чем, собственно, плоха резиновая лодка? Скорость у нее, само собой, не та: скучновато на ней после байдарки. Но если надо, то на резиновой можно и до Оби дойти. Поставь только за правило, чтобы в день было как минимум десять чистых ходовых часов, и греби, не ленись, вспарывай веслами Ишим... В семь часов всегда надо было приставать, разбивать лагерь, потому что в восемь—в начале девятого на землю падает кромешная осенняя темь. Я не пристал вовремя, захотел «вырвать» еще минут тридцать светового дня — и поплатился. Ишим вдруг сузился. Как будто я в протоку попал, и даже не в протоку, а в затоку, в рукав, в замкнутое пространство. Останавливаюсь, стою. Нет, течение, слава богу, есть, несет лодку. Значит, куда-нибудь да выберусь, надо идти. А приставать здесь нельзя, негде: глухие, топкие берега, низкие, крутые обрывы, сжато все, до берега веслом можно достать, посреди реки торчат деревья, ветви корявые, как ведьмины руки с растопыренными пальцами, из зарослей перед самым носом взлетают непуганые утки, гуси, темь кромешная, то и дело дождь налетает, но, к счастью, прекращается. И страшно вдруг стало. Сколько шел по реке, в глухих местах ночевал — и ничего, а тут, и правда, как будто нежить — нечистая сила обосновалась, затаилась в глухих, топких берегах, в черных зарослях тальника, растущего прямо из черной воды. Пять часов а полной тьме шел я по этому участку реки, слабо надеясь, что уже вот-вот близко большая вода. И только когда на ЗЕЛЕНЫЙ КАМЕНЬ Окончание. Начало в № 6. чались слуховые галлюцинации (все время кажется, что где-то петухи кричат) да и зрительные тоже: тени какие-то впереди, не то обломки моста, не то завалы,— открылся вдруг простор, горы открылись справа, настоящий, материковый берег! И слева, у поворота, маленький песчаный откос. Дрожа от холода, сырости, нервного напряжения, вытащил резиновую лодку на берег, перевернул ее, застелил мокрое днище пленкой, сверху палатку, в нее— спальный мешок. Съел луковицу, закусил аспирином, вскипятил на сухом горючем кружку чаю. Наглухо застегнулся в спальном мешке, завернулся в палатку, накрылся полиэтиленовой пленкой, потому что дождь идет, дождь— и провалился в сон. Проснулся совершенно здоровым, бодрым. И было солнце. Сколько раз в том осеннем пути, когда к вечеру начинался долгий, нудный и холодный дождь или вдруг, внезапно обрушивался у вечернего костра, когда ничего еще не готово к ночлегу, сколько раз я зарекался: все, хватит, надо разбивать сухой лагерь, надолго, и просто жить — рыбачить, смотреть на воду. Неужто так обязательно надо дойти до этого города Ишима?! Но утром вставало солнце, и все вчерашнее, все слабые мысли «мокрого человека» как рукой снимало... Пока я просушивал вещи, на том берегу раздались голоса, смех, выкрики, и с большой пологой горы, от деревни Пешнево, спустились к реке ребятишки, сопровождаемые учительницей. Это был, наверное, третий класс, урок природоведения. Учились сторо ны света определять. На меня — ноль внимания. Мало ли всяких туристов и рыбаков на реке. Но когда я вынес на берег лодку и спустил ее на воду, раздались крики: «Он в лодке поедет! Смотрите, он в лодке поедет!)» Вся детвора сломя голову кинулась к берегу. И смотрела, не отрывая глаз, как я укладываю вещи, как отчаливаю, выправляю свой корабль по стрежню. Что я сделал? Спустил на воду лодку. Не вездеход, не катер. Да и не удивились бы катеру-то. А к лодке, к человеку, путешествующему на лодке, бросились, смотрели, затаив дыхание. Значит, все правильно, значит, вот как глубоко, неведомо для каждого сидит в нас инстинктивное ощущение древности, первобы-тийности водного пути. Отсюда, наверно, и невнятная, неосознан-1 ная тяга к путешествиям по реке. Так мне думается. И потому человек, идущий по реке в лодке, как бы возвращается в то давно уже забытое, не побоюсь сказать, первобытийное состояние, отдается реке, как бы отрешается от всего. Он и природа сливаются в одно целое. Красивейшая деревушка Боро-влянка. У обрывистого берега — маленький причал, мостки, здесь берут воду. Женщина с ведрами на коромысле поднимается к деревне. Рядом с ней — две девчушки. Идиллическая картина. Так вот, у причала этой самой Боровлянки, выходя из лодки, я наступил на что-то твердое, острое. Многолетняя привычка спасла— тут же перенес центр тяжести на другую ногу, переступил. Раздевшись до пояса, я начал обшаривать дно. И поднял 57 |
