Техника - молодёжи 1989-01, страница 38

в советской литературе и искусстве, а также журналистике — так это ученым и науке. Трудно себе представить человеку, стоящему в стороне от науки, как все это в нашей литературе искажено и какие мегатонны лжи и глупостей сыплются на головы бедных читателей! В моих невыдуманных рассказах особое место занимает наука — это понятно. Поэтому дать картину подлинных взаимоотношений ученых я считаю делом абсолютно необходимым — ведь наука в нашем обществе занимает совершенно особое положение».

Конечно, «невьщуманные рассказы» не претендуют на абсолютную достоверность. Порой они пристрастны. Но ведь в этом своеобразная самохарактеристика И. С. Шкловского. Да и сам автор предупреждал, что за давностью лет некоторые аберрации памяти у него вполне возможны. Тем не менее его мемуары — исторический документ. Они позволяют нам изнутри, глазами ученого, увидеть мир науки. Причем события происходят в далеко не лучшие времена.

В архиве советского астрофизика, лауреата Ленинской премии, члена-корреспондента АН СССР Иосифа Самуиловича Шкловского (1916—1985) среди черновиков научных и научно-популярных работ хранится и пухлая папка, содержащая... документальные рассказы.

«Говорят, что я хороший рассказчик,— пояснял автор во вступлении к своему литературному труду.— Было бы обидно, однако, если бы известные мне истории рассеялись прахом вместе с рассказчиком. И вот, отдыхая в Доме творчества писателей в Малеевке в начале марта 1981 года, я решил мои устные рассказы записать. Неужели я не смогу сделать то, что тужатся делать мои соседи по Дому творчества, члены Союза писателей — люди, как правило, весьма посредственные, а часто — просто серые? Мною двигало еще и чувство злости: кое-кто из окружающей литературной братии писал о людях науки. Боже, какие же это были розовые сопли! Кому серьезно не повезло

Антиматерия

Иосиф ШКЛОВСКИЙ

Зазвонил телефон. Незнакомый женский голос сказал: «С вами будет говорить Мстислав Всеволодович». Дело было в 1962 году — кажется, в декабре,— помню, дни были короткие. Никогда до этого президент Академии и Главный теоретик космонавтики не баловал меня своим вниманием — отношения были сугубо «односторонние». Что-то, значит, случилось экстраординарное.

«Так вот, Иосиф Самуилович,— раздался тихий, хорошо мне знакомый голос,— чем говорить в кулуарах неприятные вещи о Борисе Павловиче, поехали бы к нему в Ленинград и изучили бы его работы на месте, то есть на Физтехе. Вы поедете «Стрелой» сегодня. Вас встретят. И, пожалуйста, разговаривайте там вежливо — представьте себе, что вы беседуете там с иностранным коллегой. Ясно?» Я только ошалело задал Келдышу идиотский вопрос: «А кто же будет платить за командировку?» Я тогда не работал в системе Академии наук. «Что?» — с удивлением произнес президент. «Простите, глупость сказал. Сегодня же еду». Раздались короткие телефонные гудки.

Это он неплохо поддел меня с «иностранным коллегой» — что называется, ударил меня «между рога-швили», как выражался когда-то студент-фронтовик Сима Миттель-

ман. Звонку президента предшествовало поразившее меня событие. Я получил предписание явиться в определенный час в президиум Академии наук, в кабинет президента, дабы присутствовать на некоем совещании, о характере которого не было сказано ни единого слова. Значит, секретное дело должно обсуждаться. Я тогда с большим азартом занимался космическими делами и частенько заседал в межведомственном совете, где председателем был Мстислав Всеволодович. Заседания проходили у него в кабинете на Миусах. Но почему на этот раз заседание будет в президиуме? — недоумевал я.

Весьма заинтригованный, я прибыл туда минут за 10 до начала. Первое, что меня поразило — это совершенно незнакомые мне люди, которых я до этого никогда не видел. Попадались, конечно, и знакомые лица — помню, в углу сидел Амбар-цумян, за время заседания не проронивший ни слова. Кажется, был еще и Капица. Из незнакомых персон меня поразил пожилой человек с абсолютно голым черепом, необыкновенно похожий на Фанто-маса,— будущий президент Академии Александров. Однако центральное место в этом небольшом, сугубо «элитарном» сборище занимал энергичный, тоже совершенно лысый мужчина средних лет, отдававший своим помощникам какие-то приказания. Сразу было видно, что этот незнакомый мне человек привык к

власти. Кроме того, бросалось в глаза, что он был на самой короткой ноге с высшим начальством. На стенах кабинета Келдыша сотрудники незнакомца развешивали большие листы ватмана, на которых тушью были изображены какие-то непонятные мне графики.

Президент открыл собрание, и я сразу почувствовал себя не в своей тарелке, ибо только я один абсолютно не понимал происходящего — остальные были в курсе дела. Слово было предоставлено Борису Павловичу — так звали важного незнакомца. Впрочем, незнакомцем он был только для меня, чужака и явно случайного человека в этой комнате. Все его знали настолько хорошо, что ни разу его фамилия не произносилась.

Борис Павлович тотчас же приступил к делу, суть которого я понял далеко не сразу. Он напомнил присутствующим, что два года назад приняли решение, обеспечивающее проведение ленинградским Физтехом работ важнейшего государственного значения. С тех пор получены весьма обнадеживающие результаты. Поэтому он просит высокое собрание одобрить проделанную работу, продлить сроки и выделить для этих работ еще несколько миллионов рублей. Когда докладчик очень кратко излагал полученные результаты, он довольно туманно пояснял висевшие на стенах графики. Это дало мне возможность постепенно понять смысл проводимых на Физтехе работ. Когда этот смысл, наконец, дошел до меня, я едва не упал со стула. Первое желание было дико расхохотаться. С

36