Техника - молодёжи 1993-07, страница 54

ведьма, но от старости, возможно, стала хуже видеть впотьмах. А пажу этого и вовсе не полагается, он графский паж, дитя человеческое, а не лесной кот.

Сама бабка тоже времени зря не теряла. Спустила она на пол кота и следила, как ходит эта зверюга на полусогнутых лапах, принюхиваясь и хвостом след заметая. Также ощупала за это время ведьма стульчик молодой графини, туфельки ее утренние, платьице, брошенное на коврик, и испод коврика. Обнаружила она там некую подозрительную пыль, которую долго нюхала, позвала кота, дала и ему понюхать, после чего крепко задумалась.

— Истолченные лягушечьи кости?..— бормотала ведьма озадаченно.— Или жабьи? Не понять... А цвет как у сушеного мухомора... Нет, все-таки жабьи! Кто бы мог додуматься?.. Как вы мне все надоели...

При этом теребила она край платьица и нашарила-таки зашитый в подол шнурок.

— Эй, внучек! — окликнула ведьма пажа.— Кинь ножичек!

— Берегись! — откликнулся из-под потолка паж, запуская свой кинжальчик так, что вонзился он в пол аккурат возле ведьминых ножек, обутых в ладные сапожки.

Там, под потолком, висела, понимаете ли, новомодная деревянная люстра с севера. Ее опускали на веревке, зажигали свечи и опять подтягивали наверх. Вот паж и сообразил, что к люстре можно тоже заговоренную травку привязать. Но, господа мои, граф для дочек ничего не жалел, и люстра эта вполне годилась бы для тронного зала у кого-нибудь из западных королей, чьи дворцы ненамного больше конюшен у наших славных графов. А значит, была она побольше колеса от боевой повозки, запрягаемой аблазинскими быками, и весила не менее быка, и веревка, на которой ее тягали вверх-вниз, была тоже с пажескую руку толщиной. Так что спустить это чудище самостоятельно наш пажик никак не мог, вот и пришлось ему карабкаться по веревке.

Пока ведьма вспарывала подол, паж тоже отыскал кое-что интересное. Это оказались сухие веточки, прилеп-ченные воском так, что снизу и не заметишь — ну, потекло со свечи и потекло...

Одновременно они окликнули друг друга и шепотом похвастались добычей.

— Тысячелистник,— едва взглянув вверх, определила ведьма.— А у меня, гляди-ка, волосы. Ну, внучек, вспоминай, у кого в замке длинные черные космы вроде конской гривы?

Паж, сидя на одном из толстенных рогов люстры, задумался. Ведьма же подошла к постели и подула на каждую из юных графинь.

— Хорошо спят,— сообщила она.— Ну, думай, думай, времени-то маловато...

И тут за окном раздалось пенье дудочки, тоненький такой голосок.

Паж подумал было, что это замкового свинопаса подняло ни свет ни заря, и он выводит свое стадо из хлева. Но поглядел он на старуху с котом — и стало ему жутковато. Потому что, господа мои, кот сделал горб и зашипел, так и целясь выскочить в окошко, а старуха зашипела не хуже того кота и тоже подобралась, как перед прыжком.

— Ох, дура, ох, дура! — запричитала ведьма.— Не лягушечьи-то были кости и не мухомор сушеный!

А что это такое было — так и не сказала, потому что общее для всех юных графинь одеяло зашевелилось и все три девицы, не открывая глаз, сели. Высунулись из-под одеяла три босые ножки и нащупали наугад туфельки. Потом появились еще гри ножки, и тоже каждая нашла свою гуфельку. А потом встали красавицы во весь рост и гуськом пошли к огромному заморскому зеркалу.

Зеркало это, господа мои, не стоило тех денег, что отдал за него граф. Только-только научились мастера вы

дувать и раскатывать такие большие стекла. И получались зеркала — одно другого страшнее. Поглядишь в такое зеркало — то у тебя пузо перекосит, то рожа огурцом, а видывал я и такое, откуда смотрел на меня мерзавец с двумя носами, ухмыляясь при этом кривым, длинным, как дождевой червяк, ртом. Так что для молодых красавиц полезнее было бы три маленьких зеркала, чем одно этакое, с причудами.

Положила старшая из девиц свою белую ручку на львиную морду полированную, что над левым верхним углом зеркала, и поехало оно в сторону, а за ним провал раскрылся, глубокий и черный. Но, как видно, вела в тот провал лестница, и по ней, не открывая глаз, стали спускаться графские дочки.

Бедный пажик чуть с люстры не сковырнулся.

Задвинулось зеркало.

— Ну,— говорит ведьма, удерживая свирепого кота,— не повезло тебе, внучек. Дочки-то у графа зачарованные. Знаешь, куда их дудочка позвала? Они до утра плясать будут. И так — каждую ночь подряд. Ждут их в подземелье три рыцаря, а может, и не рыцари это графские, а вовсе даже оруженосцы или пажи вроде тебя. И будут они с девицами плясать под дудочку, пока не устанут. А тогда дадут они девицам выпить из каменного кубка волшебного питья... и, право, не знаю, как тебе и сказать... Такое оно, это питье, интересное, что много о чем забывает спящая девица... Да... Нашли мы с тобой, внучек, то, чем девиц очаровали. А как теперь быть — не знаю... Ну, сожжем мы волосы, зашитые в подол, и знаки над огнем сделаем — заболеет тот, чьи это были волосы, и только. Ну, выметем пыль из-под коврика, развеем по двору — тоже ничего не изменим. И тысячелистник с люстры снимем — люстра чище станет разве что... Главное-то сделано — слушаются девицы дудочки. А дудочку найти — непросто...

— Найдем дудочку! — бодро заявляет паж, качаясь на люстре.— Пойдем сейчас за ними следом, поглядим, с кем это они там отплясывают, и отнимем дудочку!

— Ох, ничего у тебя, внучек, не получится,— отвечает ему ведьма.— Мы с котом с места не тронемся. Откуда я знаю, кто графских дочек очаровал, кто дудочку изготовил! Может, все эти приказы с дочками и с дудочкой — ловушка, которую для меня Маргарелон расставил? Не-е, не пойду! И веди-ка ты меня лучше в комнату с восемью углами, как обешал. Устала, отдохнуть хочу. И коту покой нужен.

Висит пажик на люстре, не прыгает, раскачивается. Потому что выбрать надо, куда прыгнуть, чтобы не сшибить ни столика с рукоделиями, ни кресла, ни столба от балдахина.

— Эх, бабка! — вися вот этак, горестно говорит паж.— Не знаешь ты, бабуля, что такое любовь!

— Откуда мне, старой? — хмыкает бабка.— В наши времена ничего такого и в помине не было!

— И не понять тебе, бабка,— продолжает паж, прицеливаясь ногами,— как может страдать человек, мужчина, рыцарь, если он любит, а его не любят!

— Не понять,— соглашается ведьма, наблюдая. А было-таки на что посмотреть, когда паж, соскакивая с люстры, опрокинул столик и шлепнулся посреди мотков шерсти и шелка с торчащими из них иголками!

— Ой! Все равно я молодую графиню люблю, с кем бы она там ни отплясывала! — восклицает паж, вытаскивая из-под себя здоровенные ножницы, которыми старая графиня кроила холсты на рубашки служанкам.— Она же сама не знает, что отплясывает! Она же не виновата ни в чем! Ведь она утром просыпается — и ничего не помнит!

— Aibi откуда знаешь? — интересуется бабка.

— Знаю! — гордо говорит паж и встает на ноги.— Бабуль, а бабуль! Давай пойдем за ними! Ты же знаменитая колдунья! У тебя такие заговоры, что ты с этими плясунами разом справишься!

52