Техника - молодёжи 2000-04, страница 47

в центре Антарктиды пробурить скважину, которая станет соплом реактивного двигателя. Надо только выбрать соответствующее светило, к которому надлежит лететь за недостающим светом и пространством.

Земной шар с реактивным выхлопом в точке Южного полюса можно обнаружить на полях одной из рукописей Основателя, хранящейся в тюремных архивах.

Почему именно в тюремных?

Известно, что Основатель в своем стремлении достичь кромешной свободы считал Землю отнюдь не колыбелью, но тюрьмой человечества. Поэтому он не удивился, когда однажды прямо из библиотечного зала был доставлен в тюремную камеру. Знаменитая «Матросская тишина» и Лефортовская тюрьма до сих пор оспаривают право установить мемориальную доску в честь Основателя на своих стенах. Кто победил в этом споре, сказать трудно, ибо доска установлена во внутреннем дворе и видна только нынешним, к тому же не вполне грамотным заключенным. Возможно, что подобные доски установлены и в других тюрьмах, чтобы поднять дух обитателей.

В тюрьме Основатель пробыл какое-то время без работы, потом в его одиночную камеру доставили все его записи и чертежи, а, как он лозже убедился, к ним добавились еще и рукописные труды на заданную тему неизвестных ему энтузиастов. Однажды появился человек, которого он сперва принял за надзирателя, ибо тот принес две кружки кофе из цикория, себе и ему

— Цикорий цветет синим цветом, а вот кофе из него — черный, — вместо приветствия сказал он.

— Ночное небо тоже черное, но днем, когда оно цветет, оно синее, — объяснил Основатель.

— Вот как? А ведь мы с вами видим в основном черное небо, даже днем; мне кажется, лучше уж сразу любоваться плодами, а не цветочками, — ответствовал надзиратель, и тут же сменил тему:

— Такое же небо видел перед смертью народоволец Кибальчич. Что вы думаете о Кибальчиче?

— О Кибальчиче? Он перед казнью успел начертить космическое устройство, это было первой догадкой применить ракету для превозмогания земной тяги...

— Ага, значит, покушение на земную тягу? Тянем-потянем... А вы знаете, за что был повешен Николай Иванович? — надзиратель достал трубку и начал ее любовно раскуривать.

— За что? М-да. Повешен... Как нехорошо — оставлять человека между небом и землей, когда он уже сам собой не распоряжается. Я в принципе против смертной казни в любом виде. Рано или поздно все будут воскрешены силой моей науки. И Кибальчич, и царь-освободитель Александр II, погибший от неуправляемого взрывного устройства...

— Так уж и неуправляемого! Все управляемо. И объяснимо. Так вы понимаете теперь, за что вас несколько ограничили в свободе? Попытайтесь порассуждать! Кибальчич покушался на жизнь царя, как вы тут неосторожно заметили, освободителя, а потом, в неволе стал чертить космические устройства. А вы еще на свободе чертили устройства! На кого вы собираетесь покушаться?

— Как? — Основатель не ожидал подобного поворота мысли. Подобный поворот он бы вообще не отнес к правильной мыслительной операции. Но по запаху едкого трубочного дыма он скорее ощутил, чем понял, что в такой атмосфере нельзя обсуждать сам ход мысли, а надо откликаться на ее предметное содержание. — Я вообще против любого покушения на любую жизнь, я перед жизнью благоговею, хотя давно ее не наблюдаю. Я же говорил, рано или поздно все будут воскрешены, тогда я опять буду наблюдать жизнь.

— Так что, и царя вы нам опять воскресите? — недобро усмехнулся надзиратель.

— Раз все, то и царь, — испуганно, но упрямо заявил ученый.

— Ну вот, получается, что мы и так и этак правы, задерживая вас здесь на неопределенный срок с вашими неопределенными замыслами. Ну, воскресите нам царя, это, конечно плохо, но его тут же взорвет воскрешенный вами Кибальчич, что уже совсем неплохо, однако зачем повторяться?

— Не взорвет, — хотел было озвучить мысль Основатель, но тут же спохватился и промолчал, подумав, что ему дают неопределенный срок, то есть пока не казнят смертью.

— Казнить смертью мы вас пока не будем, — подтвердил его думу свирепый собеседник, — мы же вас не сможем, к сожалению, воскресить, если нам в будущем понадобится действительно кого-нибудь, по нашему усмотрению, воскрешать.

Так что вам и карты в руки. Работайте. Ваше свободомыслие в вашем полном распоряжении!

За дверью раздались вопли, кого-то проволокли мимо по коридору, надзиратель отвлекся от мрачных мыслей о свободе и счел нужным разъяснить происходящее:

— Это, между прочим, истошный голос нашего осведомителя. Это он сообщил нам о вашем увлечении летающими предметами и указал на историческую связь этого увлечения с терроризмом. Вы удивляетесь? Он сидел рядом с вами в библиотеке и делал вид, будто читает литературу о переселении душ, на самом же деле он больше интересовался перевозкой мебели, но это неважно. Вы удивляетесь, почему он здесь? Но мы же не можем до бесконечности пользоваться его наблюдательностью, которая чем тоньше, тем грубее результат: мы же не можем заполнять тюрьму грузчиками-леваками, хотя левый уклон мы и не одобряем. С другой же стороны, нам и в тюрьме нужны преданные наблюдательные люди. Вы наш двор уже видели? Не видели?

Он подставил табурет к окну и подчеркнуто услужливо под локоток подтолкнул заключенного подняться и выглянуть в окно. Во дворе по кругу двигались люди в полосатых робах.

— Это вам что-нибудь напоминает? — Основатель еще постоял на носках, припоминая, откуда ему знакома эта картина, наконец предположил:

— Как у Ван Гога!

— Именно, как у Ван Гога! — обрадовался надзиратель, выбивая трубку о каблук своего сапога: — Мы в свое время обратились к правительству Франции с просьбой выдать нам этого Ван Гога. Он как-то изобразил довольно старые ботинки и стал от этого знаменит. Мы подумали, было бы справедливо для истории, если бы он запечатлел достойно мои новые сапоги. Однако правительство Франции ответило нам отказом, дескать, не располагают информацией о местонахождении некоего Ван Гога! Какие малокультурные люди! А у нас даже тюремный двор — произведение искусства!

Он помог собеседнику спуститься с табурета, и только тут заметил, что тот хромает.

— Жаль, что вы хромаете, а го бы мы вас хоть сейчас вывели на прогулку. Там бы вы и с Ван Гогом познакомились, он же все равно к нам попал, это естественно, ведь художники недаром любят изображать собственное лицо в безликой толпе. Но у нас и сама толпа не безликая, хотя, если понадобится, все будут хромать, как и вы, в этом не слабость, а соборная нравственность замкнутого коллектива. Еще замечу, маршируют-то одинаково, а хромает каждый по-своему. Мы иногда запускаем коллективную хромоту, чтобы при ее помощи замерить параметры подземных атомных испытаний, которые проводит наш противник неизвестно где. Вы знаете, что такое атом?

— Как же не знать, — возмутился ученый, — я же построил непротиворечивую теорию восстановления бывшего тела уже истлевшего человека по тоскующим атомам...

— Тоскующий атом — это не наш атом, — перебил его надзиратель, — хотя мы найдем возможность и его развеселить. Наш атом — это неисчерпаемое оружие, которое хорошо еще и тем, что совсем не ржавеет. Создатель этого оружия работает как раз в камере напротив. Это даже не камера, а свинцовый саркофаг, это на тот случай, если наш атомщик просчитается, и взрыв произойдет прямо в камере. Тюрьма при этом даже не пострадает. Считаю нужным вам сообщить, что и над вами потолок свинцовый, так что, если вам вдруг заблагорассудится при помощи вами начертанной ракеты выйти за положенные вам пределы, в лучшем случае вы попадете в саркофаг над вашей камерой.

— Но я и не собираюсь лететь в космос из моей камеры! Я вообще не уверен доживу ли я сам до осуществления моих проектов.

— Доживете! У нас здесь хорошие специалисты по целесообразному продлению творческой жизни. Или доживет отдельная от вас мыслящая часть. Что же до полета в космос, то в космос вы, быть может, и не собираетесь, кто знает, что там, а вот в другую страну перелететь, почему бы нет? Вы же знаете географию! А что есть ваше изобретение как не подготовка массового перелета целого народа из отдельно взятой страны да в теплое местечко! Гуси-лебеди, тю-тю! Что вы так укоризненно на меня смотрите? Вы еще сами не ведаете, что вам может прийти в голову, как только ваша модель заработает. Вам же все хочется испытать, а нам все предупредить нужно. Думаете, нам с атом

ТЕХНИКА — МОЛОДЕЖИ 4 2000

45