Техника - молодёжи 2005-05, страница 53

* * *

Мама никогда не говорила о той ночи: ни полуслова. Даже, наверное, себе самой.

На следующее утро она не поднимала взгляда выше первой ступеньки крыльца - а потому не видела, что и другие, все без исключения женщины в черных косынках воровато прячут покрасневшие, припухшие, сумасшедшие глаза. Каждая из них думала - сон. Бесстыдный и сокровенный сон, во искупление которого нужно, наверное, поставить свечку в пустой церкви, где некому править службу...

Я часто размышляю: всё могло бы сложиться по-друго-му, если б наш престарелый батюшка - его, я знаю, все село уговаривало остаться! - послушался уговоров и не пристроил на ревматичном плече, покрытом рясой, лямку ружья. Если бы...

Он бы огласил: чудо!.. Ему бы поверили. Как, надеюсь, поверят мне, когда я в толстенной монографии проанализирую во всех возможных аспектах природу того уникального феномена. Мне - может быть; но ему, бородатому заместителю Бога в нашем селе, нелепо разнесенному в клочья у железной дороги, - поверили бы точно.

Чудо. Боже мой, как было бы просто...

К началу зимы все уже всё знали - и о себе, и друг о друге. Но продолжали бессмысленно, словно длинное шило, торчащее из мешка, скрывать каждая свою тайну. Необъяснимую - а потому темную, потустороннюю, срамную.

Все женщины, чьи мужья...

И моя мама.

* * *

Самые решительные еще осенью без лишних причитаний выпили отвар знахарки Лушки. Именно эти «счастливо отделавшиеся» бабы сформировали в селе костяк, к которому затем прилепились старухи, давние вдовы, одинокие молодки, невостребованные девки и дети-под-ростки обоих полов, - разношерстный, но единый фронт, ощетинившийся против женщин с одинаково круглыми животами.

А большинство из последних, затравленно кусая губы, твердили: это еще тогда... Действительно, что делает любой мужчина в последнюю ночь перед тем, как уйти на войну?.. А больше ничего не было. Не было!!! И не могло быть...

Им не верили. Впрочем, обещали подсчитать: все-таки сорок дней.

Кто-то первым измыслил: «курвы нечистого». Прижилось. Ох как прижилось...

Истерия нарастала; по мере того, как приближался срок, ни одна из тех женщин уже не могла безнаказанно выйти из избы. Началось с мальчишек, с веселыми воплями «курва!» пулявших снежками из-за плетня, - а через пару недель вокруг каждой моментально образовывались азартно звереющиетолпы; накидывались скопом, валили на землю, били ногами: «Скинь, курва нечистого! Скинь!!!»

Несколько раз достигали цели. Кого-то забили насмерть...

Мама наглухо заперлась в избе. Питалась запасами из погреба, глубокой ночью пробиралась за водой к колодцу. Ее хозяйство разворовали подтем предлогом, что некому ходить за скотиной, - но врываться в избу не пробовали, даже тогда, когда всеобщее безумие достигло апогея. Дом-крепость - святое для нашего народа. Сложно вообще-то постичь этот «наш народ» с его святынями...

В конце апреля в селе начали рождаться дети - у первых из них теоретически могли быть «живые» отцы. Но и это не спешили брать на веру: вдруг-таки «ублюдок нечистого», только семимесячный?!

Знахарка Лушка бестрепетно ходила по избам, помогая всем без исключения роженицам. Так повелось уже много десятков лет, - но именно теперь заговорили о том, что она, знахарка, колдунья, ужточно связана с потусторонними силами... Нет, Лушку никто не тронул. Она была нужна. И, думаю, ее боялись.

Зато в тайге и по берегам реки еще не один год находили останки новорожденных младенцев. Сейчас уже не узнать, кто совершал эти нечеловеческие преступления: свихнувшаяся фанатичная толпа?., или сами женщины, доведенные до крайнего отчаяния?

...Я появился на свет точно в срок. Как раз отцветала черемуха.

* * *

Я проводил демографическое исследование: по статистике, примерно через поколение у нас должен был восстановиться нормальный баланс возрастных и половых составляющих населения. Уже должен был... Конечно, если учесть естественные миграционные процессы нынешнего века, к настоящему моменту наше село все равно неминуемо постарело бы; но уж точно не стояло бы на пороге смерти.

Да, предвижу еще одно ваше возражение: у меня никак не могло быть точных данных относительно соотношения мальчиков и девочек среди... нас. Но я уверен, что оно было строго оптимальным. Возможно, мне как ученому-материалисту не делает чести такая уверенность...

Так или иначе, нас осталось только пятеро. Пятеро де-тей-одногодков, самых младших, беззащитных, с рождения словно отмеченных тем бубновым тузом на спине, который заставлял одновременно и панически бояться, и гнать до изнеможения по тайге заклейменных таким образом каторжников. «Ублюдок нечистого». До четырех лет я наивно отзывался на это прозвище, как на собственное имя.

Нет, мы не сбились в одну маленькую стайку, ощетинившись против остального мира. От начала и до сих пор мы были - каждый сам по себе, отверженный и одинокий.

Кроме меня и Савы.

* * *

Но расскажу обо всех, по порядку. Все, что удалось узнать, - а я приложил немало усилий, чтобы разыскать, выяснить, попробовать свести в систему отрывочные сведения. Люди, появившиеся на свет столь удивительным, потусторонним путем, - мы не могли быть такими, как все. Я хотел в это верить.

Влас. Он с детства был очень высоким и крепким, так что мог помериться силой и с мальчишками старше на два-три года. И он мерился. Он дрался там, где мы, остальные, полагались только на быстрые ноги и отчаянную удачу беглецов. Влас мог развернуться навстречу целой ораве старших, возбужденных, улюлюкающих. Он не выходил из дому без тяжелой свинчатки в кармане, а лет в девять заимел настоящий охотничий нож.

Его боялись. Его прозвали «бешеным дьяволом» и перестали устраивать на него засады после того, как внук Михеевны, здоровенный подросток, месяц провалялся дома с рассеченным животом. Четырнадцатилетнему Власу стоило выйти на улицу, чтобы она пустела; его опасались и парни, и девки, и взрослые бабы. Шепотом передавали историю о том, как Влас залучил у речки вдову механика Данилы, после чего она, как и полтора десятка лет назад, бегала кЛушке за отваром...

В день своего шестнадцатилетия Влас сбежал в райцентр. Райцентр - шестьдесят километров по железной дороге, если считать от той, разбомбленной, станции, -был для нас чем-то не более близким, чем соседняя планета Марс. Больше Власа в селе не видели; его мать, тихая, рано усохшая старушка, беззвучно, словно поросшая мхом скала, отражала все расспросы. Подробности я узнал гораздо позже, когда вплотную занялся своей нынешней работой.

В райцентре, глухом городишке, где среди грунтовых улиц была одна маленькая мощеная площадь с подвальным баром, магазином и милицейским участком, Влас звонко отметил свой «взрослый» день рождения. В одиночку вылакал в баре бутылку дешевой водки, разнес витрину в магазине и жестоко избил двух милиционеров, лениво выползших на задержание. Полгода в колонии для несовершеннолетних: это был его первый срок.

Влас и сейчас на зоне; если хотите, могу поднять копию его дела и уточнить, за что. Впрочем, он провел за решет -

ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ 5 2 0 0 5

51