Техника - молодёжи 2006-01, страница 53

www.tm-magaziri.ru| 51

танно колотящую палкой по дусосу. Но народ все прибывал на площадь и заслонял сигнальщика от взора Уикее. Тот успел лишь заметить, как в такт ударам раскачивается огненно-рыжая голова. Прежде чем смог разглядеть лицо, Уикее по этой приметной шевелюре узнал своего старшего друга. Поняв, что перед ним Аорее, мальчик невольно замедлил шаг. Как же так? Ведь его товарищ находится сейчас в тревожном дозоре у входа в долину! Сам Уикее был еще слишком молод для этой почетной обязанности, но все взрослые мужчины, сменяясь каждые сорок суток, охраняли родную деревню. Окруженная кольцом неприступных гор, она была уязвима в одном единственном месте — там, где это кольцо разрывалось ущельем. Что же могло случиться на дальнем том рубеже?

Протискиваясь между более расторопными односельчанами, Уикее подобрался наконец к самому дусосу. Поднял глаза на друга — и вскрикнул от ужаса! Юноша чудом держался на ногах. Левый бок его был распорот, и из страшной кровавой раны торчали белые обломки ребер. Аорее пошатнулся и выронил из рук палку. Он с трудом поднял голову и мутным взглядом пронзительно зеленых глаз обвел площадь.

— Беда-а... — прохрипел юноша. — Страшная сила... Черные воины! Много... Спасайтесь! Берите детей и бегите в горы!

— Но старикам не забраться на скалы, — послышалось из толпы, — многим женщинам тоже!

— Так хоть кто-то сумеет спастись! — собрав силы, выкрикнул Аорее. — Иначе — погибнут все... Бегите! Скорее! Черные воины близко! — Юноша покачнулся снова и на сей раз не смог удержаться на ногах, рухнул в серую пыль, обильно политую собственной кровью.

Люди начали разбегаться, лишь Уикее бросился на помощь другу. Хотя какая от него теперь помощь? Аорее умирал, это было понятно даже ему, подростку. Парень заплакал и опустился на колени перед другом.

— Аорее, Аорее! — провел он ладонью по огненным волосам, слипшимся от крови и заалевшим оттого еще сильнее. — Не покидай меня, друг! Ты ведь один у меня остался на всем свете! Как же я без тебя?

Юноша раскрыл наполненные болью изумрудные глаза и прошептал вдруг то, что меньше всего ожидал услышать Уикее:

— Помнишь, ты свистел на смешной игрушке? Она у тебя с собой?

Уикее кивнул, не в силах сказать ни слова от подступившего к горлу кома, и вынул дусос.

— Поиграй... Как ты делал... — Аорее закашлялся, выплевывая кровавые сгустки. Потом, часто и хрипло дыша, одними глазами указал на дусос в руках Уикее и кивнул.

Парнишка поднес к губам ряд деревянных трубочек и заиграл. Получалось у него плохо, потому что дрожали руки и от слез перехватывало горло. Но он все играл и играл, пока умирающий друг не протянул вдруг к нему ладонь, словно пытаясь отобрать дусос.

— Аорее? — испуганно отпрянул Уикее.

— Я узнал... — прохрипел Аорее. — Я понял... Смерти нет!.. Передай маме, что Юрка... — Старший друг уронил вдруг голову набок и замолчал. И Уикее увидел, что прямо посередине лба у того торчит тонкое древко с черным опереньем. Миг спустя такая же черная стрела пробила его собственный затылок.

...Уикее выбежал из леса на окраину городка и замер перед пологим спуском, облепленным домишками с садиками-огородиками. Спуск вел к блестевшей внизу реке. Название города Уикее слышал, но забыл. Да это было и не важно. Куда важнее оказалось неожиданное знание того, что его зовут вовсе не Уикее! Впрочем, Уикее — тоже его имя, но какое-то полузабытое, ненастоящее, словно вычитанное из книг или услышанное во сне. А сейчас его звали Димкой, и он убегал... от кого?

Голова парня закружилась, и он сел прямо в густую траву возле черного покосившегося забора. Так, его зовут Димка. Димка Гликовский. (люк — так называли его друзья еще из

той жизни, при маме, и он не обижался на это прозвище, ведь Глюк — композитор, а музыка значила для Димки очень много. И втой, счастливой жизни, и в этой... «И в моей, — подумал Уикее, — только я не знал, что это называется музыкой».

Теперь он помнил и себя-Уикее, и себя-Димку одинаково хорошо. Это было неприятно и даже страшно, но две личности быстро сплетались в одну, и страх уходил, словно вода сквозь песок, поскольку Уикее-Димка вдруг понял, что так и должно быть. Знание это пришло к нему не откуда-то извне — оно будто всегда жило в нем, только таилось до времени в дальних закутках разума. А называть он себя решил все-таки Димкой, ведь он находился сейчас на Земле, Димкиной родине.

Та его часть, что недавно принадлежала Уикее, вспомнила вдруг про Аорее, перед глазами возникло черное оперение стрелы, торчащее из-под рыжей челки. Димка вскочил было, но тут же снова опустился в траву. Что толку вскакивать и даже бежать? Теперь хоть забегайся — друг мертв. Тем более, туда, где жил Уикее, не добежать. А побегать и так пришлось вволю. Сил больше нет!

Димка оглянулся на веселый с виду, беленький и чистый березнячок, из которого он только что выпрыгнул, словно заяц. Нет никаких гарантий, что сейчас оттуда не выскочат и волки. И не серые четвероногие, а такие же внешне создания, как он сам, но куда для него опаснее, чем зубастые хищники. Те, в худшем случае, его просто съедят, а эти...

Хотя те, кто за ним гонится, еще не волки — волчата. А точнее — шакалы. Детдомовские старшеклассники, которых науськали на него настоящие звери: директор Семирядов по прозвищу Семерка и классная воспитательница Дорофеева. Димка страдальчески сморщился, лишь представив эти ненавистные лица. По исцарапанной ветками щеке скатилась слезинка. Нет, пусть его лучше и впрямь загрызут волки, но в детдом он больше не вернется!

Вот бы оказаться сейчас снова в деревне, атакованной Черными воинами! По крайней мере, они — настоящие враги, их можно и даже нужно убивать без зазрения совести! Стоп... А как он попал сюда? Не Димка, который, понятно, прибежал на своих двоих, а Уикее, который совсем недавно сидел возле раненного старшего друга? Он играл на дусосе! Может, в этом все дело? Может, сделать это снова?

Уикее — теперь все-таки больше Уикее — полез было за пазуху, где хранил свистящую игрушку. Но на нем была вовсе не серая куртка из грубой ткани, а дешевая линялая рубашка в бледную серо-зеленую клетку. И все-таки он (теперь уже точно Димка) расстегнул верхние пуговицы и сунул руку под ткань. Ведь он-то, Димка, знал, что дусос там. Вернее, не дусос, а флейта Пана, названная так по имени древнегреческого шаловливого бога. Но по сути своей это был тот же дусос.

...Собственно, с флейты и начешись его неприятности... Нет! Настоящие неприятности начались, конечно, раньше, когда умерла мама. Хотя какие же это неприятности? Это горе, беда, трагедия! И мамина неожиданная смерть, и детский дом, куда, за неимением близких родственников, его сразу же определили. Но если с тем, что мамы больше нет, он смириться так и не смог, то к детскому дому надеялся все же привыкнуть и бедой его поначалу не считал.

А зря. Там все было бедой. Но самое страшное, те люди, которые призваны если не заменить детям родителей, то хотя бы стремиться к этому, на деле поступали совсем по-дру-гому. Для кого-то из них дети были досадной помехой, которую они терпели как неизбежность (и, надо сказать, их Димка тоже соглашался терпеть), но были и те, для кого воспитанники являлись злейшими врагами, просто по определению, безо всяких причин (как говорится, без объявления войны).

А дети... Дети были разными. Но разве можно остаться чистым, добрым и нежным (даже если ты был таким изначально) в атмосфере злобы и ненависти, подлости и страха? Димка выбрал не лучший, наверное, способ защиты — он ушел в себя, сжался в тугой комок, оброс колючками, словно ежик, сам не замечая, что берет на вооружение то, что не принимает в других, — злобу и ненависть. Нет, были, конечно, ребята, по крайней мере, нормальные внешне, к которым