Техника - молодёжи 2006-09, страница 53
игл подрагивали в нетерпеливых пальцах, готовые связать воедино мысль, чувство и волшебное сияние шёлка. — Когда вы будете вышивать тучу на своём небе, вы должны думать о дожде внутри её. Добром, долгожданном дожде, о котором молятся крестьяне в жаркие дни. О жизни внутри вашей тучи, — но не о темноте и тяжести. Понятно? Теперь можете начинать. Он посмотрел, как иглы скользнули к чистым полотнищам ткани: одни — медленно и нерешительно, другие — уверенно. Опёрся о подоконник, с удовольствием чувствуя пальцами прохладное прикосновение камня. Над ратушей в безоблачном небе плавилось раскалённое солнце. Сейчас приятно думать о дожде — о тёплом летнем ливне, который прибьёт горячую пыль, вымоет до блеска мощёные улицы. Под таким ливнем хорошо плясать, хохоча и подставляя под ласковые струи лицо, плечи и ладони. Хорошо — особенно когда ты беззаботный мальчишка, а не уважаемый мастер цеха вышивальщиков... Давно не было дождя — недели две, три? Странно, уже очень давно... — Что это, ученик Аль? — Томео вдруг осип, и вопрос получился почти беззвучным. — Дождевая туча, мастер, — почтительно ответил Аль, не прерывая работы. Стежок за стежком ровно ложились на туго натянутую ткань, обозначая границу между светлой глубиной неба и краем тучи. С каждым движением проворной иглы туча на ярко-синем небе Аля всё больше становилась похожа на огромную хищную птицу. Чёрную птицу, раскинувшую крылья над маленьким, будто игрушечным, городом. Чёрную птицу. Чёрную. Мастер Томео всё ещё пытался справиться с голосом. Аль ловко закрепил последний стежок; нагнувшись, перекусил кончик нити. И тут за окном в небе, потемневшем в один миг до густой чернильной темноты, полыхнула молния. На улице вскрикнула женщина; один из учеников испуганно ахнул; упала корзинка со швейными принадлежностями, с жалобным звяканьем рассыпались по полу коробочки с иглами. На город, измученный трехнедельной жарой, обрушилась яростная, сверкающая огненными молниями, чернокрылая гроза... * * * Утром в дом мастера Томео ворвался посетитель. Отряхнул на пороге грязь с башмаков, истрёпанных дорогой; сбросил мокрую накидку из козьих шкур. Долго кланялся удивлённому хозяину, раскладывал у ног подарки — бочонок с мёдом, лёгкое, будто кружевное одеяло из козьего пуха. Благодарил сбивчиво, но искренне, захлёбываясь словами. Мол, слава мудрому мастеру Томео, который всё знает и чувствует. И позор на голову глупого Мак-Гала, дурня из дурней. Даром что выбрали его старостой восточные хранители хлеба. Не заметил Мак-Гал, что истлела старая, ещё дедом дарёная вышивка. Рассыпалась в пыль. Пока сообразил дурень Мак-Гал заглянуть в сундук; пока ахал да собирался в путь; пока топтал неуклюжими ногами дорогу — тут бы и совсем засохла земля, погиб урожай. Но слава мудрому мастеру Томео, который всё знает и чувствует! Ах, какой могучий ливень вчера ласкалпере-сохшую землю! А теперь мастер Томео передаст глупому Маг-Галу новую вышивку — чтобы добрый дождь впредь всегда поил досыта восточные земли? Мастер Томео долго разглядывал вчерашнюю работу сына. Хмурился. Велел Алю показать иглу. Игла оказалась обыкновенной, ученической, как и должно. Спросил, указывая пальцем, но избегая дотрагиваться до бока чёрной хищной тучи: — Почему ты вышил её так, Аль? Аль ответил робко, не поднимая глаз, но упрямо: — Помните, вы мне ответили, отец, что сначала мастер должен увидеть будущее создание. Но не глазами, а своим сердцем. И потому это не всегда будет то, что видят остальные. Я увидел её такой. Сначала Томео хотел приказать сыну распустить злосчастную вышивку — стежок за стежком, начиная с самого последнего. В порядке обратном тому, с которым стёжки ложились на ткань. Потом передумал. Это было бы равносильно признанию, что ученическая работа пугает мастера Томео. Что ей придаётся больше значения, чем должно. Что вчерашняя гроза, кстати, ударившая молнией в ратушу, могла быть не просто совпадением. В конце концов, Томео с осторожностью, которую предписывали при обращении со старыми опасными вышивками, отнёс работу сына в хранилище и уложил в сундук, прикрыв чистой тканью. А в следующую ночь мастер Томео создал для восточных хранителей хлеба вышивку взамен умершей. И в отягощённой добрым дождём пухлощёкой туче, которую он вручил утром довольному Маг-Галу, не было ни одного чёрного стёжка. Ни единого. * * * Перед выпускным экзаменом Томео волновался, кажется, больше сына. Даже учителю не следовало заранее спрашивать учеников о придуманной дипломной работе — дабы не повлиять на замысел и не исказить результат. Но Томео спросил. — Я собираюсь изобразить Стену мира, отец, — послушно ответил Аль. — И цветы возле её подножья. И небо над ней. Стена мира часто становилась темой дипломных работ. Это поощрялось. И монументально, и патриотично, и чем чаще будет воспеваться крепость и незыблемость Стены мира, тем лучше. — Хорошо, — с облегчением кивнул Томео. Задумался, пытаясь отыскать возможный подвох в такой спокойной теме. Чёрная тень той, надёжно упрятанной в старом сундуке, вышивки ещё иногда мерещилась ему, будто задевала затылок краем ледяного крыла. Томео уточнил: — В том небе, Аль, не будет туч? Или птиц? Чёрных птиц? Аль задумался. Потом улыбнулся. Покачал головой. — Я ещё неотчётливо вижу мою Стену, отец. Но ничего такого не будет. Точно. Там будет чистое светлое небо. Я обещаю. * * * На вступление в цех вышивальщиков в этом году претендовали четыре ученика мастера Томео. Экзаменуемых проводили в кельи во Дворце мастеров и под наблюдением мастера Бри, главы цеха вышивальщиков, запечатали двери. Ровно через сутки ученикам надлежало представить дипломные работы на суд экзаменаторов во главе с губернатором Города. Учителям дозволялось присутствовать при оценке. Первые два ученика не посрамили Томео. Выпуклые колосья на одной работе так и манили ухватить в ладонь, ощутить упругость и тяжесть зёрен, порадоваться доброму урожаю. Над пшеничным полем вдалеке возвышался восточный край Стены мира. На второй вышивке из бурливой горной речки, играя, выпрыгивала форель с перламутровым блестящим брюхом. Один из экзаменаторов вдохнул, будто пытаясь ощутить запахи реки и рыбы, — такой свежестью веяло от работы. Томео натянуто улыбался в ответ на поздравления губернатора и с тревогой смотрел, как Аль идёт по проходу, держа на вытянутых руках свою прикрытую белой тканью вышивку. Бри, сухонький востроносый старичок, сообразил быстрее всех. Кто-то ещё только успел ахнуть, восторгаясь красотой и живостью алого цветка на переднем плане; кто-то недоуменно нахмурился, разглядывая изломанные стебли и смятые лепестки других цветов, кто-то ещё только скользнул взглядом к нависающей над полем громаде Стены мира, отмечая какую-то несуразность знакомого силуэта... А мастер Бри уже споро накинул на вышивку белую ткань. Морщась, как от зубной боли, пробурчал скрипуче и резко: — Недоработано. Мастер Томео, извольте забрать и объяснить ученику его... э... ошибки. Обернулся к губернатору: — Извините, Ваша светлость, юноша безусловно талантливый, но слишком переволновался. Дозвольте перенести экзамен на будущий год. Губернатор, так и не успевший ничего разглядеть, милостиво кивнул. * * * Ночные гости редко приносят добрые вести. Даже если среди ночи приходит старый друг. Верный друг, не побоявшийся рискнуть своей репутацией и жизнью, чтобы упредить о беде. — Не нужно, — морщась, махнул Бри на поднос с фруктами и вином, предложенный заспанной служанкой. Сухая старческая ладошка была словно птичья лапка. — Холодного чаю пол |
