Техника - молодёжи 2007-02, страница 62

Современная сказка

За воротами двора снуют журналисты, выбирают местечко получше операторы, что-то скандируют и тычут в камеры транспарантами «радужные».

— Ну иди, ну иди же! — доносится из переулка плаксивый голос. Мы с Лёвкой переглядываемся и сворачиваем за угол. Там, на узеньком тротуаре, кружит фиолетовый жук. У титановой твари явно что-то не в порядке с программой — жук меланхолично ходит по кругу, даже не пытаясь хоть немного продвинуться в сторону запада. Над жуком склонился растрепанный русоволосый парень лет двадцати.

— Ну, солнышко, ну, маленький, ну, пожалуйста, иди, — подталкивает жука он. Жук опрокидывается, какое-то время беспомощно сучит лапками, а перевернувшись, вновь начинает кружить на месте. — Дрянь бездушная! — визжит сквозь наворачивающиеся слезы парень. — Иди! Иди же, мать твою!.. Аааааа!!! — парень суетливо оглядывается по сторонам, видит нас с Лёвкой, досадливо сплёвывает, подхватывает с земли всё еще перебирающего лапками жука и длинными, размашистыми шагами устремляется в сторону ворот. Не успевает он пройти и двадцати метров, как из-под плаща разносится писк предупредительного сигнала. Через секунду словно из-под земли перед парнем вырастают два стража порядка: первый коротким рубящим движением выбивает из рук бедолаги жука, а второй без особых церемоний заезжает несчастному дубинкой по тощей, похожей на цыплячью, шее. Парень тяжело оседает на асфальт. В пяти метрах от него на земле продолжает кружить блестящий фиолетовый жук.

— Пойдём, время тикает, — тяну из переулка Лёвку. — Нам еще элементы подбирать.

— Угу, — о чём-то задумавшись, буркает Лёвка и, прихрамывая, бредёт за мной.

За воротами тем временем разыгрываются совсем уж нешуточные страсти: прибывшие отряды стражей теснят «радужных», призывают к порядку, раскидывают окружающие площадь мешки.

— Ид-диоты, — фыркает Лёвка.

Я, признаться, не понимаю, к кому именно относится столь «лестная» характеристика, но сейчас на выяснение подобной ерунды времени нет: жуки разноцветной струйкой просачиваются сквозь прорехи в ограждении, торопливо перебирая лапками, движутся в сторону мегаэкра-нов.

— Лёв-ка! — дергаю друга за рукав. — Ты чего стал?

— Знаешь, я тут подумал, а что если мы...

Лёвка замирает, не заканчивает фразы: на середину площади вырывается здоровенный детина в радужном плаще. Он что-то кричит, размахивает руками, хватает за рукав и без того напуганную журналистку, рывком притягивает к себе, приставляет к голове рыжей чаровницы неизвестно откуда взявшийся пистолет.

Ошибка, парень, ой, какая ошибка!

Стражи не заставляют себя ждать. Одно рявкающее предупреждение через хрипящий мегафон, упрямый оскал на лице парня и выстрелы. Первый — со стороны образовавших полукруг стражей, второй — от занявшего центр площади «радужного». Подминая под себя цветастый плащ, парень тяжело оседает на землю. За моей спиной сдавленно охает Лёвка.

— Да, не повезло, так не повезло, — соглашаюсь с Лёвкой я. — И чего ему не хватало?.. Чего ему, говорю, не хватало? — поворачиваюсь я к неожиданно замолчавшему Лёвке.

Лёвка бледен, Лёвка прислонился к старой акации, Лёвка скребёт по шершавому стволу побелевшими пальцами, а чуть ниже левого плеча по бежевой Лёвкиной куртке растекается большое бурое пятно.

— Батюшки-светы! — взвизгивает какая-то тётка в кожаном пальто и нелепом цветастом платке. — Скорую ему, скорую надо!

— Да, да, конечно, — киваю в сторону тетки и подхватываю на руки начинающего оползать на землю Лёвку.

Распахиваю ногой дверь подъезда, втаскиваю Лёвку внутрь, плечом нажимаю кнопку лифта. Ой, Лёвка, ой, друг, ну и чего тебе тогда дома не сиделось? Мешал тебе этот маячок, сильно мешал? ! Мы бы тебе сейчас, как белому человеку, скорую вызвали, а теперь, теперь что? !! Сам знаешь, какое у нас наказание для таких, как ты. Ой, Лёвка, что ж с тобой делать-то? !

У дверей квартиры неловко опускаю Лёвку на цветной кафель, трясущимися руками поворачиваю в замке ключ.

— Сердце ниже, намного ниже, — уговариваю себя и стараюсь не замечать проступающей на Лёвкиных скулах синевы.

Вваливаюсь в квартиру, укладываю Лёвку на диван в гостиной, отдёргиваю куртку и прижимаю к пропитавшейся кармином рубашке мохнатое кухонное полотенце.

В мастерской по-прежнему орёт телевизор: закрылись все сектора, кроме зелёного, оранжевого и чёрного. Скоро из них останется только один. Вполне возможно, что мой. Почему-то вспоминаю кружащего в переулке фиолетового жука. И его хозяина с белой цыплячьей шеей. Фиолетовый сектор закрыт, стало быть, добрался жук, стало быть, справился.

— Закрыт оранжевый сектор, — рявкает на кухне включённый приемник.

Зелёный и чёрный. Чёрный и зелёный. Всего два.

Я не могу отвезти Лёвку в больницу, я не могу помочь ему сам, значит, остаётся один выход, одна надежда — поверить в Лёвкину теорию и попытаться подобрать нужный вариант. Если я сумею, если подберу оттенки, всё изменится. Я не знаю, что будет — вернётся ли прошлое, изменится ли настоящее, но одно я знаю определённо — не будет экранов за городом, не будет падающих с неба жуков, не будет рвущегося из Лёвкиной груди страшного хрипа.

— Закрыт зелёный сектор. До отсылки сигнала восемь минут, — улыбается с экрана телевизора миловидная барышня.

Чёрный, всё-таки чёрный! Ой, Лёвка, ну на кой ты эти ящики в подвал отволок?!

Распахиваю дверь в подъезд и бегу вниз. Ступеньки, ступеньки, ступеньки. Восемь минут, восемь коротких минут на то, чтобы найти и поднять ящик, чтобы подобрать правильный вариант, восемь минут на то, чтобы поверить в невероятное.

Тусклый свет подвала и снова ступени. Первая ступень — тихий чёрно-белый день, вторая — выматывающий душу цветной, третья — синий жук на балконных перилах, четвертая — серый подсолнух и белое солнце, пятая — большой ячеистый экран за городом, шестая — скандирующие люди в радужных плащах, седьмая — зависшие над планетой корабли чужих, восьмая — оставшиеся у старой акации Лёвкины очки.

Восемь ступеней. Восемь минут.

Поверьте мне, я успею. Я очень-очень постараюсь успеть. ОН

60 2007 №02 ТМ