Техника - молодёжи 2007-09, страница 58

Техника - молодёжи 2007-09, страница 58

Современная сказка

подался. Нравилось ему там торчать. В кузне вкусно пахнет огнём, железом и потом. А главное — понятным делом занимаются. И если осторожненько втереться, то и помочь позволят.

Но сегодня не выйдет. Вон, стоят у порога — мрачный княжич, ухмыляющийся сотник, невозмутимый кузнец и восхищенный подмастерье. Арсей вытащил монетку, бросил кузнецу. Тот припрятал аккуратно, принял от подмастерья подкову. Вздулись мускулы на руках, набухли на груди. Крякнул кузнец, зарычал тихонько — и выдохнул. Протянул княжичу разогнутую подкову. Арсей снял её с широкой ладони, покрутил перед глазами и отбросил на землю. Звякнула подкова, наткнувшись на такие же покалеченные. А княжич выудил ещё монетку.

— Хватит, — остановил сотник.

Арсей бросил монетку подмастерью, повернул от кузни и увидел Есеня. Скривился, точно все зубы разом у него заболели. А куда Есеню деваться, если он от удивления даже рот не сразу закрыл.

— Господин, а можно мне подковку взять? — дерзко, не поклонившись даже, спросил Есень. — Ну, вон из таких, разогнутых.

Глянул княжич, а глаза у него красные, точно всю ночь не спал, а тараканов считал. Есень подумал: вот сейчас точно даст в ухо. Даже уже плечо повёл, закрываясь. Но Арсей разомкнул губы:

— Бери хоть все.

...Тянутся дни. Вроде и разные, а всё равно похожи. Как камни в крепостной стене. И тоска у Есеня такая же, как эти камни, — тяжёлая, плотно сложенная. С пяток всего закатов Верховный зажёг, а уже удавиться с такой тоски хочется.

Замок убрали в траур. Есень видел в окно, как ветер трепал чёрные ленты, завязанные на воротах. В ворота шли гуси, наполняя гоготом двор, эхо отражалось от стен и поднималось к самому окну. Гуси предназначались к поминальному столу и, хоть не ведали о своей участи, всё равно возмущались переменами в жизни громко и скандально. За их криками Есень не услышал, как открылась дверь. Ухватили за плечо, развернули, и Есень увидел княжича — да нет же, князя Арсея. Чёрная траурная лента, протянувшаяся через лоб, удерживала волосы, не давая спрятать глаза, и Есень поразился горестному недоумению, с которым смотрел на него молодой князь. Хотя чему тут дивиться, когда старого хозяина так

подло убили: опоили за ужином сонным зельем и спящего зарезали.

— Я забыл, как тебя зовут, — сухо сказал Арсей.

— Есень, господин князь, — привычно дерзить, опуская титул, язык не повернулся. Слишком уж бледен Арсей, как статуя мраморная, что в саду стоит. Вот только у статуй нет таких лиловых кругов под глазами.

Князь поморщился. Есень сообразил: у него не спрашивали имя, просто Арсей объяснил свой странный жест — возложить на плечо деревенщине княжью десницу.

— Как умерла твоя мать?

— Когда меня рожала, господин.

— Правильно. А отец?

— Разбойники зарезали, господин.

Недоумение в глазах князя оплывало такой болью, что Есень затараторил:

— Так давно это было, очень давно. И не дома, а в доро-

Арсей судорожно махнул рукой:

— Дверь закрой.

Засов влетел в пазы, стукнув по пальцам. Когда Есень обернулся, князь ничком лежал на его кровати и вздрагивал от рыданий. Видел Есень, как наследник с мечом упражняется, да и просто ходит, — залюбуешься: движения плавные, скупые и чёткие. А сейчас вот плечи корёжит, точно у деревенского мальчишки.

Прошли гуси, затерялся где-то в каменных дворах их гогот. А может, полетели уже первые головы, пролилась гусиная кровь за княжескую. Утих ветер, и чёрные ленты на воротах обвисли, сливаясь с прутьями решётки.

Арсей сел.

— Вода есть? И полотенце подай.

— Только оно у меня того... ну, я им уже утирался.

Арсей дёрнул уголками губ, вроде усмешку обозначил.

— Князю плакать не должно. Воду. Полотенце. Быстро.

Воды в кувшине оставалось мало. Скупо поливая Арсею

сомкнутые лодочкой руки, Есень спросил:

— Да как же — не должно, ежели по отцу?

Князь повёл лопатками:

— Вот так. Никто слёз видеть не должен. А слуги заметят, быстро по замку разнесут.

— Я молчать буду, — Есень подал полотенце.

— Знаю.

Есеню ли не ведать, как быстро расходятся по деревне сплетни! Так по замку — ещё быстрее. Только с утра в княжеском зале шумели, а ещё полдень не подкатил, как все перешёптываются: мол, вроде как Арсей батюшку из-за наследства к Верховному отправил.

Во дворе полуденное солнце жарит. Вед приезжий в куцей тени устроился, перебирает нанизанные на нитку разноцветные бусины; лицо у веда недовольное. Кузнец хмуро посматривает, почёсывает литое плечо. Слуги с любопытством пялятся, как двое ратников столб вкапывают. На крылечке под навесом знать разряженная: дальние родственники да приживалы. У этих рожи траурно-постные.

Сотник попробовал столб качнуть: хорошо стоит. Кликнул верёвки принести. У Есеня в желудке холодком пробрало — как лягушку сглотнул. А ну Верховный не захочет в людские дела мешаться? В прошлом году ради Гень-ки-плотника не захотел же. Геньку в конокрадстве обвинили, как ни клялся плотник, а всё равно веры не было. Вот тогда он с отчаяния и крикнул: «На милость Верховного!». Неповинен Генька был, лошадей потом аж за Холминками сыскали. А только нож не остановился, вошёл под рёбра.

На крыльцо вышел князь, раздвинул шушеру разряженную и зашагал по двору. Босой, в тонких штанах.

56 2007 №09 ТМ