Техника - молодёжи 2007-09, страница 57

«Ненавижу!» — Арсей стискивал кулаки, глядя из тёмной спальни, как мешком падает с коня помощник мельника. — Увалень деревенский, сопля, недородок. Ещё и бежать вздумал. Зачем, спрашивается? Ненавижу!»

Он возненавидел эту веснушчатую рожу — в тот момент радостно улыбающуюся, — когда седовласый вед дошёл до толпы и ухватил за плечо рыжего парня в расшитой петухами рубахе. Улыбка смялась недоумением, а потом, как вытолкали и поставили перед княжичем, — испугом. Упало в тишине:

— Подковник.

Рыжий всё хлопал глазами и снова улыбался, но уже как улыбаются ребёнку, услышав глупую шутку. Арсей же стиснул кулаки: «Ненавижу! Верховный, за что?!» Ему — княжичу, кто в гербе носит три луча восходящего солнца; воину, которому прислали первое приглашение на королевский турнир за два года до совершеннолетия; наследнику одного из старейших родов, — деревенщину сопливую в подковники? ! «Ненавижу!»

Обряд в день совершеннолетия давно проводили лишь по традиции. Никто, даже специально приглашённый вед, не думал, что закончится он так. С тех пор, как ушли за горы, на новые земли, не случалось близких подковников. Уж несколько поколений не случалось. А княжичу Арсею подгадила судьба. Подгадила, хоть и называют это милостью божией. Что теперь прикажете с этим рыжим увальнем делать? Даже убить нельзя: смерть из-за угла, да по расчётливому приказу — гадкая смерть. А он ещё бежать задумал, дубина мельничная!

Арсей видел, как рыжего вели в замок. Сотник топал следом и даже на подзатыльник беглецу не решился. Носятся с деревенщиной, как с тухлым яйцом. Он, видишь ли, княжеский подковник!

Первый раз княжич услышал это слово лет в восемь. У него тогда был наставник из тех, что положены благородному отпрыску — чтобы не только мечом махать и верхом ездить, но и немного считать-писать мог. Наставнику Пенту было годков на пять боле, чем сейчас Арсею, но казалось тогда: взрослый, мудрый. У него и спросил княжич, кто такие подковники.

Пент пошуршал во дворе, мелькнул в дверях конюшни и только затем поманил княжича в сад. Там они присели на посыпанную песком дорожку, и наставник выложил рядком подкову, соломинку, тонкую веточку и нитку. Провел рукой, сглаживая песок. Потом согнул соломинку дугой и поставил воротцами, воткнув оба конца в песчаное покрытие.

— Видишь?

— Ну?

— А теперь вот так, — Пент вытащил соломинку и показал на два оставленных ею следа. — Вот представь, что мир наш — плоский, как этот песок. И каждая точка на нём — человек. Вот человек, и вот человек, — наставник снова повёл пальцем над следами от соломинки. — Живут эти двое, ничем не связанные. Понимаешь? — глянул с сомнением на княжича.

— Ну!

— «Ну», — передразнил наставник. — Не на конюшне. Вот в нашем, плоском, мире эти двое никак не связаны. Но если подняться над миром, — Пент снова воткнул соломинку, — то между ними видна несомненная связь. Вот такая, тоненькая. Или вот такая, — он водрузил подкову аркой, приподнял, показывая два оставленных концами следа, и снова поставил на песок. — Железная связь. Или вот такая, — он воткнул веточку, на неё повесил нитку, так, чтобы концы коснулись песка. — Разная. Нитка, это так — тьфу. Веточка там или соломинка — тоже. Но если вот такая, — наставник коснулся подковы, — то её уже не разорвать. Нерушимая

связь. Потому и зовут таких людей — подковниками. Что за связь между ними — то лишь Верховный знает. Может, друзья. Может, враги лютые. Может — возлюбленные. Трис и Изослова помнишь?

Княжич кивнул. Легенду о вечных любовниках он уже слышал.

— Вот, тоже — подковники. И князь Денес с кочевниками схлестнулся не только по своей воле. Вождь их ему подковником был. Так что какая связь и кто чью судьбу себе перетянет или на себя перевернёт — не угадаешь. Вон, тебе как восемнадцать отсчитают, тоже веда пригласят. Хорошие деньги ему отвесят. Лишь бы проверил наследника: нет ли подковника поблизости. Вроде как у каждого есть, но мир большой — может, в дальних землях затерялся. А поблизости найдётся, — наставник провёл пальцем по железному изгибу, — нерушимая связь.

— Если одного убить, то другой тоже умрёт?

— Экий ты скорый — убить! Если бы так просто... Может — да. А может, только здоровее станет, всю непрожитую подковником жизнь примет. Не угадаешь. Его простуда может стать твоим удушением. Или его удача — твоим спасением. В общем, будь у меня поблизости подковник, я бы ему дорогу периной выстлал.

Связь нерушимая... И с кем — с увальнем деревенским! От рыжего помощника мельника зависит судьба княжича Арсея. Тьфу, мерзость какая. Лучше бы не проводили обряд — у отца и так много врагов, а узнают, кого в подковники наследнику подсунули, — вовсе насмешек не оберёшься.

Ночью Есеню приснилось: отросла у него длинная белая борода, сгорбилась спина, и походка стала валкая, нога за ногу цепляется. И вот топает он так по коридору замка, по тропочке, что в камне вышаркана, — от двери к лестнице, от лестницы к двери. Всё по той же тропочке. Потом облился Есень: это ведь он стесал камень. Вот так всю жизнь проходил в княжеском замке: не враг, но пленник. Завыл, начал бороду седую рвать. Голову попытался о каменную стену разбить, но даже боли не почувствовал — принимал камень мягко, как солома. Оберегал княжеского подковника.

Проснулся, первым делом себя за подбородок хватил. Но бороды не нащупал, даже щетина была ещё редкая и мягкая. Выдохнул с шумом, помолился Верховному, чтобы отвел такую судьбу. И только тогда глаза открыл.

На сундуке у двери лежала новая одежда, такая же дорогая и бестолковая, как и прежде. Заботятся, мрыг им в глотки. Нашёл себе княжич куклу, подковника, вишь. А спросили Есеня, желает он такой чести? Ох, он уже и жениться готов, хоть на косой, хоть на рябой, только б не сидеть в этом замке собачкой комнатной. Душит Есеня камень, глушат шаги стражников, давят на веки тяжёлые ставни и ржавчиной оседает на хребте сырость. На мельницу бы, где и звуки, и запахи — всё родное. «Ненавижу», — смял Есень дорогую рубаху. Никогда у него такой дорогой не было, а сейчас готов променять на свою самую рваную и старую.

Долог день, когда приткнуться некуда. По коридорам после сна такого вовсе тошно слоняться, и Есень выбрался во двор. Сощурился на небо, сплюнул. Даже солнце тут другое — свет его очерчивают каменные зубцы. Долго будут лужи сохнуть, что остались под стенами после ночного дождя.

Посмотрел Есень, как ратники на площади мечами машут. Красиво, аж завидки берут. Тоже хотел пристроиться, но его шуганули. На заднем дворе крестьяне мешки сгружали. Подойти хотел, помочь, но деревенские так испуганно глянули, что Есень шарахнулся. Потом до кузни

www.tm-magazin ,ru 55