Техника - молодёжи 2008-08, страница 39
Паняти.друга ОН ГОВОРИЛ: «ЕЩЁ ПОБРЫКАЕМСЯ?!» Генри Кушнер и смерть — как это казалось несовместимым! Жизнелюбивый, излучающий мощную человеческую энергию, он служил примером доброго, заинтересованного отношения к людям, на какой бы ступеньке социальной лестницы они не стояли. Любую просьбу или требование (а он умел потребовать) Кушнер преподносил в такой форме, когда ни отказать, ни ослушаться было невозможно. Даже пустяковую бытовую просьбу к редакционным дамам заварить ему чаю он произносил с необыкновенной теплотой: «Ты меня любишь? Тогда...». Таков был главный редактор журнала «Изобретатель и рационализатор». В самое последнее время этот, без преувеличения могучий духовно и физически, человек жаловался близким и друзьям, что «безумно устал». А мы смотрели на него и вспоминали, сколько сил истратил он на то, чтобы удержать на плаву брошенный на произвол рыночных отношений государством и всеми общественными организациями «ИР». Он любил повторять: «Ну что, сорат-нички, ещё побрыкаемся?!» И сам показывал пример журналистского и гражданского мужества. Он ведь отлично писал, умел повернуть проблему неожиданной стороной и обнажить её самые болезненные, злободневные, требующие немедленного вмешательства и решения аспекты. Достаточно вспомнить знаменитую историю Б. Болотова, талантливейшего изобретателя, попавшего по подложному навету завистников в тюрьму. Кушнер (на всякий случай напомню, что он тогда, в советские времена, был, как и все другие руководители печати, назначенным главным редактором) поместил на обложку журнала портрет заключённого с лентой над головой: «Опасен тем, что не виновен» и адресом «лаборатории изобретателя» — номер лагеря, в котором сидел Болотов. Эпопея окончилась освобождением Бориса Васильевича, который настолько воспрянул духом, что позже баллотировался на пост президента Украины. Можно вспомнить, как Генри Павлович прокладывал дорогу безвестным провинциальным технарям, ставшим впоследствии не только знаменитыми изобретателями, но и преуспевающими предпринимателями. Фамилий называть не стану, ибо практически все они, достигнув коммерческого или общественного успеха, тотчас напрочь забывали «проводника», выводившего их на вершину славы и достатка. Пусть им укором будет бескорыстное по сути дела служение правде и справедливости ушедшего нынче от нас Кушнера. Легко и, можно сказать, весело сходясь с людьми, он уже не мог с ними просто так расстаться, даже если обнаружива лись очень веские причины. Когда ему приходилось отчитывать сотрудников за те или иные серьёзные проступки, то он потом переживал, наверное, гораздо больше, чем провинившиеся. Зазывал к себе в кабинет других сослуживцев и всё допытывался: «Скажите честно — я не очень?.. Не переборщил?..» Однако, когда надо было, он проявлял непоколебимую решимость. Сколько раз на него пытались давить сановники прежнего ВОИРа по поводу нежелательных, по их мнению, публикаций — отбивал практически все подобные атаки. Но самостоятельность и независимость главного редактора в те времена не ценились вовсе. В фаворе были те, кто умел выполнять «волю партии и правительства», а проще говоря, «указивки» непосредственного начальства. Гибкий хребет был дороже твёрдого характера. Генри Павлович был очень популярен среди изобретателей и как руководитель их печатного органа, и как незаурядная личность, и просто как человек, с которым можно поделиться всем наболевшим и получить нужную поддержку. Вот почему никто в редакции не удивился, когда ВОИРовская общественность выдвинула было его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Но тут высшее руководство ВОИРа, видимо, перепугалось: мол, не хватало нам заиметь во главе журнала такого политиче ского тяжеловеса со свободным выходом на трибуну союзного парламента! Используя отлаженный механизм закулисных интриг, прокатили его кандидатуру, заменив более сговорчивой фигурой. Это случилось незадолго до распада Советского Союза. В нём всегда угадывался офицер. Первую воинскую закалку характера он получил в Калининградском артиллерийском училище, затем была Академия, где он блистательно учился. Впрочем, эта способность сохранилась на всю жизнь: он любил и умел учиться. Но военная карьера не сложилась. Пошёл работать в КБ в Минэнерго и одновременно занимался на филфаке МГУ. И наконец, обрёл трудную, но интереснейшую профессию — журналистику, и с тех пор три десятка лет в «ИР», а последние двадцать — в должности главного редактора. Он не походил на обычного руководителя журнала. Какой-то нетипичный главный. Когда возникала необходимость вывезти тираж или привезти почту (заболел или, грешным делом, загулял водитель редакционного авто) Генри садился за руль. Этим он вынужден был заниматься, как теперь стало ясно, уже будучи тяжело больным. Ему была свойственна офицерская пунктуальность, он никогда никуда не опаздывал и ничего не забывал, особенно если это касалось жизни и быта сослуживцев. Заботливо относясь к людям, памятуя о днях рождения всех, интересуясь, как дела в семьях, каковы школьные успехи внуков, он, прямо скажем, варварски относился к здоровью только одного человека — себя самого. Сколько раз мы слышали, как он в очередной раз говорил по телефону заболевшему сотруднику: «Никому не нужны твои подвиги. Отлежись, вылечись и тогда — к станку». Сам же и с температурой, и с высоченным давлением ехал в редакцию, ибо «предстоят сложные и судьбоносные переговоры-уговоры об аренде помещения». Сейчас коллектив «ировцев» не просто осиротел. Такое ощущение, что из редакции вынули душу... Нам предстоит очень трудная задача, как можно дольше жить по правилам, которые внедрил наш дорогой друг. Теперь мы в ответе за журнал, столь необходимый изобретательскому сообществу. Теперь, сталкиваясь с той или иной проблемой, мы всегда будем думать: «А как бы в этом случае поступил Генри». Марк Гаврилов 37 |
