Техника - молодёжи 2011-11, страница 63
лекарство, двести лет бывшее единственным средством против лихорадки. Любимый ученик Гофмана, 18-летний Уильям Перкин решил проверить эту гипотезу и провести пасхальные каникулы в 1856 г. в своей домашней лаборатории. Ему не везло: пытаясь окислить алилтолуидин бихроматом калия, он всё время вместо прозрачных бесцветных кристаллов хинина получал какие-то грязно-бурые смеси, тёмные, почти чёрные осадки. И однажды вместо того, чтобы привычно выплеснуть эту бурду в раковину, Перкин решил исследовать состав осадка па дне колбы. Обработав его спиртом, оп получил великолепный ярко окрашенный раствор. Начав экспериментировать с находящимися под рукой органическими веществами, Перкии попробовал окислить анилин, вещество, открытое русским химиком Фрицше в 1830 г. И - о чудо! — он получил из него первый в истории искусственный краситель фиолетового цвета — мовеин. Тут практичный студент решил бросить химию и заняться промышленным производством открытого им красителя. Этот успех англичанина побудил многих химиков заняться анилином. Через несколько месяцев был получен розаинилин, спустя три года во Франции был выдан патент на красный краситель фуксии, а дальше искусственные анилиновые красители посыпались, как из рога изобилия — ализарин, конго красное, малахитовая зелень... Потом говорили, что Перки-ну просто повезло: растворы были не очень чистыми, и ответственными за их яркую окраску были случай клуб тм ные примеси. Известную роль приписывали и художественной одарённости Перкина, позволившей ему должным образом оценить полученные красители. Но главным побудительным мотивом предпринятого исследования было всё-таки заблуждение Гофмана, мечтавшего о хинине. Эта мечта сбылась почти сто лет спустя: искусственный хинин получили в 1944 г., но совсем не так представлялось профессору. Неизвестное об известном»к логли бы и завалить... В 1943 г. руководитель американского атомного проекта генерал Л. Гроувс собрал секретное совещании, на котором обсуждал с великими учёными-гу-маиистами Р. Оппенгей-мером, Г. Бете и Н. Бором, лепившими в то время атомную бомбу, вопрос о возможной «нейтрализации» их германского коллеги, нобелевского лауреата В. Гейзенберга. И вот недавно стали известны детали самого необычного в истории «коллоквиума». В июне 1944 г. в Рим вместе с американскими войсками прибыл офицер УСС -Управления специальных служб США Мо Берг, известный всей Америке бейсболист, полиглот и энциклопедист. По его указанию профессор Цюрихского университета П. Шеррер, информатор УСС, в декабре 1944 г. пригласил Гейзенберга в Швейцарию прочесть лекцию по матричной теории. В небольшой аудитории собралось человек двадцать старых друзей и коллег, среди которых затесались два американских агента — Лео Мартинуцци и Мо Берг. Именно Берг должен был застрелить Гейзенберга, если бы убедился, что разработка германской атомной бомбы продвинулась достаточно далеко. «Ничего не поняв в лекции великого учёного, высокоэрудированный киллер решил временно отложить выполнение задания, чтобы поосновательней разобраться в деле. Через несколько дней по его указанию Шеррер устроил дома вечеринку в честь Гейзенберга. Внимательно вслушиваясь в разговоры гостей, Берг понял: Гейзенберг не сомневается в скором разгроме Германии, удручён этим, следовательно, никакого чудо-оружия у немцев нет и не будет. Он даже вызвался проводить учёного в отель по пустынным ночным улицам Цюриха. Много лет спустя, прочитав книгу о Берге, Гейзенберг сразу узнал в её герое молодого любознательного романтика-швейцарца. В Вашингтоне донесения Берга немедленно поступали к Президенту Рузвельту. Прочитав депешу о мотивах отказа от покушения, довольный Рузвельт сказал Гроувсу: «Прекрасно! Будем молиться за то, чтобы Гейзенберг оказался прав. И, генерал, мои поздравления агенту!». Однажды> А я немеди ем»! Швейцарец Пьер Жильяр (1879-1962) учил царских детей французскому языку и на протяжении нескольких лет мог ежедневно наблюдать жизнь августейшей семьи. Он высоко оценивал личные достоинства императора Николая II, который однажды признался Жиль-яру, что сознательно изжил раздражительность своего характера. «Раздражительностью делу пе поможешь, сказал он. — Да к тому же от меня резкое слово звучало бы обиднее, чем от кого-нибудь другого»... Тем не менее возникали ситуации, когда было необходимо каким-то образом выразить своё неудовольствие. И что же произносил в таких случаях император? Однажды расстроенный каким-то поступком своего сына цесаревича Алексея оп сказал ему: «Ты ведёшь себя как НЕМЕЦ!». На этот упрёк цесаревич мог бы ему ответить: «А я и есть немец!». Нетрудно подсчитать, что в цесаревиче была всего 1/256 часть русской крови, а немецкой — 188/256! Кстати, больше, чем в отце, который наполовину был датчанином, а на 120/256 немцем. Ещё один парадокс: самым «немецким» был самый русский царь Александр III — в нём текла 240/256 немецкой крови. 63 |
