Техника - молодёжи 2011-12, страница 63
клуб ТМ Досье эрудита> Переодетый —ЛЯ., НО tfe Выдумка большевистских агитаторов будто Керенский бежал от революционных матросов, переодевшись в женское платье, похоже, навсегда уязвила душу бывшего министра — председателя Временного правительства. Во всяком случае, всю свою долгую жизнь Александр Фёдорович пе уставал объяснять, что бежал из Гатчины пе под личиной сестры милосердия, а... Короче, дело было так: утром 25 октября 1917 г. он беспрепятственно выехал из Зимнего дворца и прибыл в Гатчину. Здесь он со своими адъютантами обосновался в пустом дворце, не зиая, что предпринять дальше. Комендант дворца предложил ему бежать через подземный ход, но Керенский отказался: «Не знаю, куда этот ход выведет». По дворцу уже раздавался топот и крики матросов, которых Дыбенко привёл, чтобы арестовать премьера. — Бобики! — обратился Александр Фёдорович к своим адъютантам. — Я пе хочу быть арестованным большевиками и решил застрелиться. Но у меня дрожит больная рука, и некрасиво получится, если я не застрелюсь, а только вышибу себе глаз или покалечу ухо. Окажите мне услугу. Бросьте жребий, кто из вас меня застрелит... Несчастный жребий выпал гардемарину Ковапь-ко, живому, остроумному, порывистому человеку. Перспектива стать палачом ему была ие по вкусу, и он сказал: «Что ж это мы, в самом деле, раскисли?». С этими словами он схватил с кресла меховую шофёрскую куртку, напялил Керенскому фуражку, надвинул ему иа глаза очки, распахнул настежь двери и, вытолкнув премьера прямо навстречу подбегавшим матросам, крикнул: «Водитель! Давай поторапливайся!». «Где Керенский?» — спросил его Дыбенко. «Там, у себя, — ответил Кованько, — заперся в кабинете!» Матросы побежали дальше, а Кованько с Керенским, пропустив их, спокойно вышли из дворца. «Через день, — вспоминал Александр Фёдорович, — я был у Краснова, сидел перед ним нелепо костюмированный». Переодетый, да, по в шофёрском, а не женском наряде. Однажды>Два .музея В книге калужанина Владимира Тиминского «Путь без дорог» приводится интересный факт. Автор -участник Великой Отечественной войны — после окончания боёв за Берлин шёл со своим фронтовым товарищем по Шёнебергу— малоразрушейному пригороду германской столицы. На улицах царила тишина, пе было пи души. И вдруг на стене дома друзья увидели табличку: «Музей воздухоплавания Отто Лилиенталя». Решили посмотреть, позвонили, сказали старухе, открывшей дверь, что слышали о Лилиентале и хотят осмотреть экспозицию. Музей занимал одну комнату, набитую моделями аэропланов, фотографиями, дипломами, книгами, личными вещами. Когда приятели уже собрались уходить, старуха вдруг обратилась к ним с просьбой: «Господа офицеры! Вы были в музее великого немецкого воздухоплавателя. Мы, немцы, любим свою историю, свято храним реликвии. И нам дорог этот дом и эта память. Русский солдат некультурный. Он всё ломает, разрушает, уничтожает. Он ие может понять, что перед ним реликвия. Очень прошу, дайте охранную грамоту, запрещающую русским солдатам входить в этот дом». «Наглость этой дамы поразила, — пишет Тиминский. — Мы смотрели па неё, молча, сразу забыв немецкий язык. Потом злость и обида нахлынули волной, и нас прорвало. Громко, перебивая друг друга, мы говорили о том, что делали немецкие солдаты па пашей земле». Тиминский был в Калуге после освобождения города советскими войсками и мог сравнить отношение немцев к музею Циолковского, пе менее знаменитого, чем Лили-еиталь. Фашисты превра тили дом-музеи русского учёного в казарму для связистов. В рабочей светёлке Циолковского связисты устроили курятник, иа его рабочем столе рубили мясо, чердак превратили в уборную. Кругом царил хаос. Всё было сожжено, сломано, истоптано. Выговоришись и успокоившись, русские офицеры по-человечески пожалели старую женщину и, уходя, прикрепили к двери записку: — Товарищ! Это музей пи-опера воздухоплавания. Будь осторожен, не повреди его. 9 мая 1945 г. Досье эрудита>ОчяЬ цнозслкое ззснль« V После многих лет господства обезличенных названий магазинов - «Продукты», «Хозяйственные товары», « Гас т р о н о м », «Ткани» и т.д. — иа улицах Москвы снова замелькали вывески с названиями фирм и фамилиями владельцев. И, увы, среди них так много иноземцев, что поневоле вспомнишь сатирические стихи, ходившие по городу па рубеже веков: Брабец, Яни и Трембле, Фаберже, Сиу, Ралле, Борман, Циндель и Гужон, Бартелъс, Оливье, Омон, Дациаро и Аванцо — Немцы, греки, итальянцы, И французы, и британцы — Юлий Циммерман, Депре, Мерилиз и Поль Буре, Марк, Вогау и фон Мекк, Вольф, и Фишер, и Дюбек... Ох, кружится голова, Это — матушка-Москва! И в наши дни тоже кружится! 61 |
